в центр к тому времени было 1875 претензий[859].
Если Уральский губком к 1 января отправил в Москву 1485 претензий на сумму в 3 367 345 руб., то за январь-февраль уже 1667 претензий на сумму 3 071 512 руб. Всего к марту им было отправлено 3152 претензии на сумму в 6 438 937 руб.[860].
3 марта 1925 г. Актюбинский губком ОСЖИ в рукописном виде сообщал о 922 претензиях на сумму 903 667 руб. В отчетном докладе с 1 февраля по 1 июня сообщалось о 2031 переданной претензии на сумму 6 861 475 руб. При этом численность губкома к тому времени составляла 345 человек. Из собранных претензий числилось: убитых 79, раненых 65, арестованных 163, пропавших 12, репрессированных 123 человека[861].
Из материалов 1925 г. становится известна статистика Адаевского уезда за декабрь 1924 г.: за месяц было отправлено 180 претензий на сумму в 123 243 руб.[862]
По Акмолинской губернии на 15 февраля 1925 г. «предположено собрать» 28 131 претензию, но реально поступило 6854, отправлено в Москву 4055, из них 1536 было возвращено для переоформления. «Поступили, но не разобраны 2500 шт.»
Кустанайский губернский комитет ОСЖИ сообщал на 1 мая о 1876 отправленных претензиях на сумму в 3 266 597 руб. и личных потерях в 321 человек.
9 мая 1925 г. в материалах фонда появляется первая телеграмма с упоминанием Алма-Аты, вошедшей в состав КАССР. В ней была просьба прислать 3 тысячи форм на казахском языке. В майские дни также была отправлена небольшая инструкция по организации комитетов в Джетысуйской губернии и приказ о созыве Сырдарьинского губисполкома в составе трех человек для организации губкома и уездных комитетов[863].
В эти дни меняется и название руководства Краевого комитета, которое начинает подписываться как «Главный комитет Общества СЖИ Казакстана».
15 июня телеграмма из Чимкента сообщала: «Работа никакая на местах не велас(ь) уездов шесть».[864]
Организация новых комитетов, по всей видимости, отразилась и на качестве отправляемых претензий. 5 июля 1925 г. всем губернским комитетам было разослано письмо, в котором сообщалось, что за последнее время наблюдался «большой наплыв претензий в Главный комитет», но «большинство или почти все… Главным комитетом возвращены обратно на места… Недостаток этот главным образом относится к претензиям на кирязыке»[865].
15 июля 1925 г. Главный комитет Крайкома ОСЖИ переехал из Оренбурга в новую столицу КАССР Кзыл-Орду. Местным комитетам было теперь указано отправлять претензии на русском языке в Москву, а на казахском в Кзыл-Орду[866].
В дальнейшем материалы фонда содержат отдельные примеры собранных показаний, в том числе на казахском языке арабицей, но итоговой статистики или отчетов Главного комитета Крайкома по всей республике нами не обнаружено. Вполне возможно, материалы по его работе в Кзыл-Орде отложились в других фондохранилищах вместе с переездом.
Суммируя только известные показания 5 комитетов за первые полгода 1925 г. (Семипалатинский, Уральский, Актюбинский, Акмолинский, Кустанайский), мы получаем приблизительную цифру в 19 тысяч претензий на сумму в 22 млн (без учета 6 тысяч претензий Акмолинской губернии, сумма не указана в документе). Добавляя эти цифры к годовому отчету 1924 г., мы получаем минимум 30 тысяч претензий на сумму более 50 млн руб. за полтора года работы до переезда руководства Краевого комитета в Кзыл-орду.
Таким образом, Киргизский краевой комитет ОСЖИ представлял из себя характерный пример отделения Общества в национальных окраинах, и на его судьбе отразились все трудности периода трансформации азиатских советских республик в 1920-е гг.
Заявленные при создании Всесоюзного ОСЖИ гуманитарные цели даже не фигурировали в материалах местных комитетов, а из отчетов невозможно сделать выводы о том, кем и в каком соотношении был нанесен ущерб: белыми, интервентами или местными повстанческими группировками. И если из отдельных анкет, хранящихся в фонде, это можно понять, то в общей статистике таких данных не приводится. Можно отметить упоминания колчаковских репрессий как одно из немногих мест, где четко указано, кто именно стал причиной «убытков». Характерно, что из материалов также непонятно, попали ли эти жертвы в статистику Общества.
Другим примером служит письмо от 13 февраля 1925 г., в котором сообщалось о найденных в Адаевском уезде затонувших судах Каспийского военного флота Красной армии: «Следуют ли таковые занесению в интервенцию?.. потонули суда во время боя с белыми и англичанами»[867]. На что был дан ответ Вшивкова: «учету подлежат только претензии частных граждан и кооперативных организаций», а не предметы государственного учета[868]. Можно вспомнить и приводимое выше сообщение об ущербе в сотни тысяч голов скота в Букеевской губернии, которые также не нашли отражения в последующих источниках. На этих примерах видно, что материалы Киргизского краевого комитета ОСЖИ в качестве источника не обладают полнотой освещения как жертв белого и антисоветского террора в регионе, так и даже общего нанесенного ими ущерба советской стороне.
С другой стороны, работа Краевого комитета наглядно иллюстрирует множество других аспектов советской действительности 1920-х гг. и фактически демонстрирует первые попытки создания подконтрольных власти формально гражданских массовых обществ в Центральной Азии.
Обнаружение в будущем материалов по работе ОСЖИ в Казахской АССР после переезда в Кзыл-Орду может помочь составить более цельную картину работы Краевого комитета и его итогов.
Глава XIV
Случаи белого террора, не учтенные комиссией Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции
За годы своего функционирования Обществу содействия жертвам интервенции удалось собрать огромное количество свидетельств о грабежах, разбоях, насилии и убийствах от граждан, пострадавших от действий интервентов, и в первую очередь от белых армий. Однако по этим претензиям невозможно составить объективную картину всех военных преступлений периода Гражданской войны как минимум потому, что не существует аналогичной базы свидетельств жертв разрушительных действий Красной армии.
Помимо этого, в претензиях не отражены в достаточной мере все возможные аспекты военных действий, так как определенные события не могли быть учтены в отношении рядовых граждан или рядового состава Красной армии. Гибель красноармейцев в результате практики белого террора гораздо в меньшей степени фиксировались ОСЖИ. Связано это было с тем, что часто уничтожение бойцов Красной армии не имело свидетельств ни со стороны белых, ни со стороны красных. Или если данные свидетельства имелись, то сведений для персонализации жертвы было недостаточно. Приведем один из примеров, зафиксированный в личных источниках антибольшевистского происхождения. Участник Белого движения Н. Раевский сделал характерную запись в дневнике в 1921 г., уже в эмиграции: «Вот один из случаев, вполне проверенных. Дело было на Воронежском фронте в 1918 году. Казаки поймали коммуниста, одетого в штаны из священнической ризы с ткаными крестами. Кинжалами ему вырезали кресты в соответствующем месте, заставили съесть собственное мясо и затем расстреляли. Вообще только теперь многие начинают понимать, сколько нелепых, бессмысленных ужасов творилось во время этой войны»[869]. Данный случай, очевидно, не