— Даже если, например, Стёпка будет против?
Он всё-таки не выдержал и расхохотался.
— Маша, ты ещё не выиграла, а уже спрашиваешь, как я буду твоё желание выполнять. И кто ты после этого?
— Девушка, которая адекватно оценивает существующую реальность, — высокомерно хмыкнула она и постучала ладошкой по подушке, приглашая Диметриуша занять своё место. Он лениво перетёк на диван и, опустив веки, уточнил:
— Так, значит, в «Американку»?
«Главное, не смотри на неё, а то она по твоей довольной роже обо всём догадается!»
— Ну, наличку-то я у тебя всё равно уже всю выгребла. Где карты? Дурак сдаёт.
Карты ждали его на краю покрывала, подмигивали клетчатой рубашкой, приятным пластиком холодили руки и, если бы Димон умел слышать голоса вещей, он, несомненно бы услышал лёгкий нетерпеливый звон, который они издали. И шёпот: «Давай же, давай же, давай! Покажем ей!»
Диметриуш не лгал. Он действительно в карты не играл очень и очень давно. Надоело, когда понял, что проигрывает он только тогда, когда игра вообще не вызывает никакого интереса. И так как без интереса Бьёри не делал ничего…
— Крести — козыри, — перевернув вниз рубашкой последнюю карту, объявил демон и искоса глянул на то, как его ведьма задумчиво почесала кончик носа. — Ходи!
И пока Маша раздумывала, с какой карты зайти, глянул на часы, мысленно решив: «Это будет короткая партия!»
Десяти минут не прошло, как он избавился от карт, выбросив две последние шестёрки, и с видом триумфатора посмотрел на растерявшуюся Марию.
— Ты мухлевал! — обвинила она его и вскочила на ноги.
— А ты докажи!
Не вставая, дёрнул девушку на себя, пристроил суетливую руку на своей шее и сразу же заглушил возмущенный писк поцелуем. Может, не таким нежным и терпеливым, как представлялось ранее, но однозначно жадным.
Девушка напряглась на мгновение. Димон почувствовал, как сжались в кулак её пальцы, а затем она долго выдохнула, и мягкие губы дрогнули, впуская его внутрь.
Последняя мысль о том, что Маша не только не сопротивляется, не просто принимает поцелуй — проиграла же! — но отвечает на него, вынесла из мозга последний намёк на цивилизованность, очистив место для инстинктов.
Двумя руками провёл по позвоночнику, и девушка послушно изогнулась, словно подстраиваясь под почти невинную ласку, двумя пальцами чиркнул по металлической молнии, дотронулся до собачки и, наконец, забрался под майку, чтобы ещё раз пересчитать острые позвонки, только в этот раз в обратном направлении. Маша всхлипнула и потянула Димона за волосы, то ли протестуя, то ли желая быть ближе к нему.
— Погоди! — снял с неё очки и, не особо церемонясь, швырнул их на журнальный столик, а затем опустил взгляд к её губам, с ума сходя от растерянного слегка ошалевшего взгляда.
«Это из-за близорукости!» — попытался охладить сам себя и сам себе же ответил: «Плевать!» И подтянул её выше, обвивая ногами свою талию, поглаживая упакованные в джинсу бёдра, ни на что не намекая и одновременно давая понять…
Она сама преодолела то небольшое расстояние, что ещё оставалось между их ртами и втянула Димона в бешеный поцелуй. А он прорычал что-то невнятное и совершенно беспомощное, потому что не ожидал, не планировал, не надеялся, потому что хотел всего лишь поцелуя, чтобы убедить её в правдивости тех её утренних слов, сжал податливое тело и… Маша вдруг уперлась двумя руками ему в грудь, требуя остановиться.
Нет! Нет-нет! Ещё только одну секундочку!
— Отпусти, — а голос низкий, и уверенности в нём вообще никакой.
— Не хочу, — лизнул розовую мочку, зная, что не станет удерживать и настаивать на своём. — Хочу тебя в своей спальне. Пойдём ко мне, а?
Она застыла и бросила на него недоверчивый взгляд.
— Что тебя удивляет? — спросил Димон и, прижавшись носом к неловко изогнутой шее, довольно заурчал.
— Ты шулер и аферист, — Маша оттолкнула от себя его голову и, торопливо спрыгнув с коленей, схватила со столика свои очки.
Диметриуш с сожалением проследил за тем, как девушка отступает за диван, и вдруг разозлился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Докажи! — хмыкнул самодовольно и потянулся за колодой. — Ещё одну партию?
— Иди к чёрту!
— Что? Даже отыграться не хочешь?
— Тебе повторить адрес?
— Маш…
— Ты обманул меня! — она так искренне возмущалась, а Димон не понимал, почему внутри него вместо уместного в данной ситуации веселья, медленно закипает ярость. — Я думала, ты не умеешь играть!
— И поэтому решила ободрать меня, как липку? Очень красиво! Признайся, ты просто не любишь проигрывать.
— А ты знаешь кого-то, кто любит? — фыркнула она.
— Это всего лишь игра.
— Нет, не игра. Было игрой, когда я играла. А ты вёл себя, как последний аферист!
— Ну, Маша!
— Аферист! Обманул, разыграл, как дурочку, облапал… Чтоб не смел больше так делать никогда! Я за последние несколько лет всем этим насилием наелась по самое не хочу.
«Насилием?!» Он тут растаял, как малолетний пацан, не знающий, куда деть руки на первом свидании, а она называет это насилием?
— Как-то пять минут назад не особо было заметно, что не хочешь! — зло выпалил Димон, поднимаясь с дивана.
Она задрала нос и отвернулась.
— Не хочу об этом говорить!
— А я хочу, — понимая, что ещё пожалеет об этом, потребовал Бьёри. — Хочу, чтобы ты объяснила. Потому что ты не вела себя, как зажатая дурочка, которую обманул коварный шулер. Ты мне отвечала. Твой язык совершенно точно забрался в мой рот. Для чего? Рассказать мне о том, как ты не хочешь?
— Ненавижу тебя, — побордовев ото лба до шеи выдохнула она и, как пробка из шампанского, вылетела из кухни.
Чёрт! А ведь так славно всё начиналось!
Со всей силы вбил кулак в столешницу некстати подвернувшегося журнального столика и поморщился, заметив, что по толстому стеклу в разные стороны разбежались тонкие лучики трещин.
Тридцать семь минут, которые прошли с того момента, как Маша заперлась в спальне наверху, до того, как в замке повернулся ключ Нитхи, Димон простоял у высокого окна, заложив руки за спину. Со страшной силой хотелось напиться. Даже не так. Уйти в запой хотелось. И даже, может, с кем-нибудь подраться. Всё равно с кем, лишь бы выплеснуть ярость, что вязкой чёрной массой прожигала желудок. И чем дольше Димон так стоял, чем больше думал, тем гуще становилась консистенция злости, тем ядовитее были мысли.
Диметриуш Бьёри не был простаком или тупицей и, по зрелом размышлении, признал, что погорячился и был не сдержан на язык, во всех значениях этого выражения. Хотя о поцелуе он жалеть не станет, потому что понравилось обоим, что бы потом она ни говорила!
Нет, конечно, понять, почему Маша вдруг заговорила о насилии, было можно. В конце концов, он же видел её кошмары! Но пусть не путает мягкое с тёплым! То, что происходило с ней во сне, не имеет ничего общего с тем, что случилось этим вечером в гостиной Стэфана Нитхи.
Совершенно ничего общего.
Есть Диметриуш Бьёри настоящий. Не идеальный, с не самым покладистым в мире характером, «упёртый самодур», как заверяла его одна из бывших то ли Рыбок, то ли Заек. И есть чудовищный монстр, обитатель кошмаров, который зацепился за арканную петлю и терзал сознание Машеньки Лиходеевой, раз за разом окуная её в холодный, как жидкий азот, страх.
— Я не он, — прошептал Димон, глядя, как от его дыхания на стекле появилось маленькое туманное пятнышко. — Не он.
И эта простая мысль неожиданно подействовала на него, как воды Адриатики в жаркий Итальский полдень. Освежающе, успокаивающе. И одновременно бодряще.
Буквально минуту спустя за спиной раздался сердитый голос Сержанта:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это, между прочим, был новый столик. Мне его девушка подарила.
— Бывшая?
— Бывшая.
— Ну, и плюнь. Я тебе другой куплю. Будешь всем говорить, что тебе его парень подарил.
— Придурок, — беззлобно огрызнулся Нитхи. — Что у вас тут произошло?
— Так, ерунда, — Диметриуш прошёл к шкафчику, в котором, он знал, у Стэфана был бар, по-хозяйски вытащил бутылку тёмного, почти коричневого, хереса и качнул ею в сторону хозяина квартиры. — Будешь?