— Надо было либо соглашаться, либо сразу по мордасам бить, — запоздало грызла себя. — Ещё когда целоваться полез. Нет, тебя же любопытство замучило. Хотелось узнать, каково это, когда не во сне. Узнала? Счастлива? Дура безмозглая!
Чёрный одёжный шкаф засвидетельствует, как я рыдала — то ли от бессилия, то ли от досады и злости на себя, то ли от обиды, то ли от всего этого сразу и чего-то ещё впридачу. Зеркало на стене, прикроватная тумбочка и плотные ночные шторы испуганно следили за тем, как я курила, приоткрыв окно и посекундно оглядываясь на дверь, понимая, что Стёпка за эту сигарету легко может и выпороть. Кстати о Стёпке: именно потёртый рукав его старого свитера стал моим соучастником в тот поздний вечер — я им сопли из давшего течь носа вытирала.
Грёбаный стыд.
Нет ничего противнее бессильных досадливых слёз.
Потому что прав был, тысячу раз прав Диметриуш Бьёри. Я сама хотела, чтобы он меня поцеловал. Кажется, хотела. На миг — так точно. А может, и нет. Может, это всего лишь любопытство. Определённо, оно.
Но Господи! Как же я злилась на себя! За то, что забылась и позволила себе расслабиться. За то, что попалась в так ловко расставленную ловушку. За то, что на несколько секунд в моей голове не было ни страха за Бусю, ни переживаний по поводу внезапно появившегося магического резерва — ничего, лишь Диметриуш Бьёри, его бесстыжий, умелый рот, да руки настойчивые и горячие. Не знаю, как далеко мы бы зашли («Знаешь, знаешь, — ехидно подшепётывал внутренний голосок. — Себе-то не ври!»), не приоткрой я глаза и не наткнись взглядом на чёрную пиратскую повязку. Именно благодаря ей ко мне вернулась способность здраво мылить. Сначала я вспомнила, кто меня целует, а потом разозлилась. А ведь всё должно было быть наоборот. Я вообще не должна была допускать этот непозволительный поцелуй!
— Тупица, — злым шёпотом отчитывала я себя, — из-за поцелуя переживаешь! Радуйся, что это только поцелуй! Это же надо было додуматься! Села играть в карты с демоном!..
И как я удержалась от того, чтобы нажаловаться Стёпке (почему удержалась)?! И как я не додумалась удрать? Сбежать, пешком уйти в Америку, как Чечевицын, бесстрашный Монтигомо Ястребиный Коготь, герой рассказа Чехова, в которого я была влюблена в детстве. Его, правда, поймали, когда он с другом Володей пытался купить порох. Меня… Я не сбежала. Возраст не тот, чтобы бегать от одного поцелуя, даже если от него потемнело в голове и вспомнились все прочитанные любовные романы разом. («Лучше бы тебе кошмары твои вспомнились, идиотка!») Вместе с мурашками, бабочками в животе и прочей чепухой, которая даже ничего общего не имела с тем, что я чувствовала на самом деле, когда Диметриуш Бьёри…
— О Господи!! — ни в чём не повинная подушка была зверски избита кулаками и отфутболена к стене.
— Утром же расскажу Стёпке! Пусть он этому аферисту голову оторвёт, — окончательно решила я, не желая даже думать о том, что завтра придётся остаться один на один с одноглазым демоном.
Но несмотря на принятое решение, я ещё долго вертелась в кровати, не находя себе места, прислушивалась к стонам ветра за окном и боялась закрыть глаза, как в старые времена. Только в этот раз меня пугали не кошмары, а собственное воображение, будь оно неладно. Воображение и стыд.
К счастью или нет, но той ночью Димон мне не приснился. Что не помешало мне проснуться ещё более несчастной и злой, чем ложилась. Спустилась на кухню, где Стёпка уже шумел электрическим чайником и чашками, и вдруг поняла, что не стану ему ни о чём рассказывать.
«Что я, маленькая, чтобы старшему братику жаловаться на обидчика? Детский сад! Сама справлюсь! Вот наберусь смелости, чтобы посмотреть ему в лицо, и сразу справляться начну!» — примерно так я утешала себя, сидя в спальне и бессмысленно листая учебник по окай, когда появился Диметриуш.
Пока Стёпка был дома, я бодрилась и строила планы мести. Даже прошерстила братнины запасы в кладовой и аптечке. Не то чтобы я верила в то, что демон в ближайшие пять-десять лет рискнёт взять еду из моих рук — точно не после вчерашнего — но, как говорится, готовь сани летом, и раз в год и палка стреляет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В плане стратегических запасов у Стёпки был полный бардак. В том смысле, что не было у него этих запасов. Да и откуда? Моё упущение, моё… Впрочем, рассматривая полочку с шампунями и разными пенками для ванны, я наткнулась на одну замечательную идею, о которой я немедленно позабыла, стоило на пороге моей горницы появиться Джону Сильверу местного розлива.
— Убирайся! — велела я и уткнулась в учебник, но, конечно же, никто на мои слова никакого внимания не обратил. Какое там! Ему ещё и наглости хватило сообщить, что я ему всю ночь спать не давала, измучила бедняжечку эротическими снами и, якобы, ещё и убить пыталась. В последнее я, кстати, поверила сразу.
— Я же не монстр, Маш, — произнёс он, внезапно оказавшись возле меня. — Я во многом виноват перед тобой, но я не монстр.
На мгновение мне стало стыдно. Господи, ведь правда! На самом-то деле всё плохое, что мне сделал настоящий Диметриуш Бьёри, случилось семнадцать лет назад. И, если ему верить, сделал он это не специально. Разве я этого не понимала? Понимала. Только от этого мне было не легче, о чём я демону и поспешила сообщить. А он ослепил меня открытой белозубой улыбкой и протянул широкую руку:
— Мир?
С демоном? Да ни за что в жизни!
— Перемирие, — проворчала я, а он снова выбил почву у меня из-под ног внезапной взяткой.
И разве могла я отказаться? Даже после того, как вчера не выиграла это желание (а одноглазая зараза, и к гадалке не ходи, знала, что именно я хотела загадать). Даже понимая, что это наглый подкуп. Впрочем, Диметриуш в качестве взятки мог предложить что угодно. В том своём состоянии я согласилась бы даже на экскурсию в похоронное бюро, лишь бы он не поднял тему вчерашнего поцелуя.
Вторая поездка на мотоцикле была лучше первой уже потому, что большую часть пути мы ехали не по городским улицам, а по скоростной трассе, и я сполна смогла оценить все преимущества такой езды. Было страшно до чёртиков и одновременно классно. Так страшно и так классно, что я не могла понять, от чего же на самом деле мне хочется визжать. Когда же на одном из поворотов Диметриуш круто завернул, едва не положив машину на бок, я заорала, изо всех сил прижавшись к мужской спине, и сразу же почувствовала лёгкое дрожание, которое не имело ничего общего с вибрацией мотора. Этот ненормальный хохотал!
Только пару минут спустя я поняла, что сама улыбаюсь.
Примерно на середине пути мы остановились на заправке, чтобы подкрепиться.
— Ты не завтракал? — скорее из вредности проворчала я.
— Завтракал, — Димон пожал плечами. — Но когда ты попробуешь здешние смаженки…
— Кого?
— Смаженки, — он зажмурился от удовольствия и совершенно по-кошачьи облизнулся.
— Это что такое? — я подозрительно сощурилась. — Исходя из названия, что-то жареное… Дим, я фастфуд как-то не очень…
— Деревня! — он обиженно фыркнул. — Смаженка, звезда моя, это такая закрытая пицца, только вкуснее в тысячу раз.
Диметриуш забросил в сундук багажника оба наши шлема и по-хозяйски обнял меня за талию. Я так восхитилась его наглой самоуверенностью, что даже забыла возмутиться, а он, увлекая меня в сторону выкрашенной в ядовито-зелёный цвет заправки, продолжил вещать:
— Честное слово, я тебе даже завидую чуть-чуть. Всего через пять минут ты впервые в жизни прикоснёшься к прекрасному, вкусишь амброзию…
— Амброзия — это напиток, вроде как, — перебила я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Напитки тут тоже хороши, — Димон снова зажмурился. — И даже безалкогольные. Клянусь, на этой заправке лучший на Тринадцатом хлебный квас продают!
— Уж прямо и смаженки лучшие, и квас, — скептически протянула я.
— Прикинь, да? Вот посмотришь, ещё будешь меня благодарить за то, что я тебя сюда привёз.
И лицо у демона при этом было такое по-детски счастливое, что я не выдержала и рассмеялась.