Читать интересную книгу Колокольные дворяне - Светлана Владимировна Храмова

Меня Максим привез, он и обратно отвезет. Мы сразу договорились. Пять тысяч туда, пять – обратно. Вон он сидит, мой перевозчик. Гостиницу свою охраняет. Бдит.

Спокойной тебе ночи, Михайло Носов. Мне пора. – Дверцей я постаралась не хлопать. Может, она и не закрылась, неважно.

Я вышла из «Тойоты» с увесистой сумкой через плечо, проследила, как машина тронулась с места и, застыв на минуту у светофора, исчезла за поворотом.

– Максим, привет! Не забыли, что я скоро улетаю?

– Проблемы с расчетным днем? – встрепенулся он.

– Да нет, никаких проблем. Мы собирались в аэропорт на вашей машине ехать, помните? В Тюменский аэропорт.

– Конечно, помню. Ровно в полночь машина будет подана, правда, возможно, не «Ауди». Она в ремонте пока. Но есть вполне приличный «Опель», не волнуйтесь!

– Я не волнуюсь. Приятно увидеться, до встречи!

Вечно заспанный дежурный, встрепенувшийся за стойкой регистрации гостей, несколько удивился, увидев меня. Видимо, успел забыть, как я выгляжу. Я, улыбаясь, прохожу мимо, уверенно прохожу.

Лифт в гостинице работает бесперебойно, через несколько минут я принимаю душ в собственном номере.

Ночью не спалось, хоть и устала. И показалось на миг, что пропустили меня туда наконец. А может, так все и было.

* * *

Две недели уже суета и все вверх дном в прицерковном доме. Чемоданы и сундуки вещами наполняются, Лидия Ивановна юбки неношеные по соседям раздает, что-то выбрасывает, что-то перешивает, хрусталь с фарфором китайским упаковывает и переупаковывает, суетится днями напролет, ожила наконец-то, давно ее Алексей Павлович такой не помнит. К сыну Александру затеяли переезд, в Омск, тот еще семь лет назад туда уехал. Зовет. Да и кончилось здесь все. Пора.

В воскресенье на пароход всем семейством грузятся, Семен, Алексей и Лизанька с супругом Яковом Ивановичем, и с сенбернаром ее верным Тимошей – огромный состарившийся пес, но ласковый, любимец всего семейства.

Священник Алексий так рясы и не снимает, ходит, печальный, по городу, строгий – и никакие хвори или напасти его не берут. Заколотили Благовещенскую в 1929 году, а до того времени исправно службы отправлял о. Алексий, образцовый настоятель и примерный семьянин. Церковь в чистоте содержал, отчетность образцовая, прихожанам слово Божие нес. Страждущих и сомневающихся умиротворял, и неизменное у него окончание душеспасительных бесед: «На все воля Божья».

Сколько народу по воскресеньям собиралось! Какая там новая власть, есть одна на святой Руси власть, и воля на всех одна – Божия.

Пришли хмурым зимним утром люди в кожанках, свои же тобольские ребята, переодетые комиссарами. Добровольцев с собой привели, в один день заколотили двери и окна. Сноровистые. Одна из последних открытых церквей в городе оставалась. Семье какое-то время дозволили оставаться в прицерковном доме. Георгий давно уже в Омске живет. Семья у него разрослась, двое сыновей, жена строгая – дочка красного полковника, что она скажет, то он и выполнит.

А у Александра квартира просторная, в самом центре. Зовет. Грехи замаливает. Небось ждет, что и заветный чемоданчик к нему перейдет. Не перейдет. Теперь ни к кому не перейдет, никогда. Ничего, переберутся, будут как-то жить. И для детей лучше. Семен и Алексей вяловаты для жизни новой, я им духовную стезю полагал… да какая теперь духовная стезя, была, да вся вышла. А там работу найдут, Александр сказывал, что стране рабочие руки требуются. Александр – вот он как раз не пропадет. Умник, за него не волнуюсь.

А вот Лизанька-красавица, с ней посложней, она хрупкая и чувствительная. Нежная моя, грустная девочка. Лизанька с мужем Яковом едет. Не годится он ей, разве о таком супруге грезилось! Гимназию с отличием, и музыке училась, на фортепьянах играет. Уроки дает, а сама на третьем месяце беременности – я, говорит, папенька, обысками этими перепугана. У меня и фамилия теперь другая, Гребеникова. И ребеночек будет свой. Спрячусь в Омске, как мышка. В подпол. И скрестись не буду, буду тихонько сидеть, а вдруг жизнь по-старому повернется? Не веришь. Вот и я не верю, папенька. Унылая нынче жизнь, нераскрашенная. Маленькая была, ты меня картинки раскрашивать учил и церковные святцы для детей… Я росла и раскрашивать любила. Любила… – Тут она всхлипывает, по обыкновению, слово «любила» для нее только в прошедшем времени. Потому и с ребеночком спешит. (Ребеночек – это мама моя. У Елизаветы Алексеевны вскоре родится собственный «Бэби», и заботиться она о дочери будет с должным тщанием и смирением. Но слово «любовь» с глаголом в прошедшем времени перестанет произносить только после моего рождения. Я для нее свет в окошке, она – мое счастливое детство с ежегодными пансионатами у самого синего моря. Но это будет нескоро… пока что они собираются в Омск, бабушка беременна, а в большой семье переполох, предотъездные хлопоты.)

Как-то устроимся, Лизанька повторяет, не волнуйся, тебе это вредно. Откуда она знает, что мне вредно? Она чувствует. Никому ведь не открывал, что с того дня, как церковь заколотили, дышать полной грудью трудно, будто нож в сердце торчит. Потом отпускает. И опять.

Как мечталось о ясной судьбе для нее! Ласковая дочка, единственная. И к отцу прижалась, вот-вот заплачет. Тот ее по голове погладил, посидели так – и материнский голос раздался, заполошная же баба, что с нее взять? Снова наверх зовет – нам еще занавески перестирывать надо, скорей за водой к колодцу беги!

Да куда ж ей ведра таскать? А где Яков твой? В школе, он же физику преподает, забыл? Ученый у меня муж! – и засмеялась, дареное гнутое коромысло, издалека привезенное, ловко ухватила. Ведра пустые с двух сторон мерно качаются, и вдали ее силуэт…

Ровно спину держит, не сгибается. Будто не поповская дочка, а настоящая королевишна уродилась. Царевна. Осанка иглой, пальцы на руках княжеские, длинные и нежные. Привык Алексей Павлович дочкой любоваться, да только судьба ее не задалась. Так и будет уроками кормиться. Мужа кормить и ребенка поднимать.

Взвалит на себя любую ношу неподъемную – и легко, как это коромысло, понесет: к колодцу с пустыми, обратно – с полными. Лишь слегка бедрами покачивает, виду не подавая, как ей нелегко.

Нет у него доверия к Якову. Вокруг аналоя их успел обвести, радовался-то как! А он разведенный, оказывается. И весь, почитай, доход – бывшей супружнице и детям, с нею прижитым. Сидел бы в своей деревне, так нет, в город его принесло.

Тяжелая будет у Лизы жизнь. Да ладно, теперь времена такие. – Тут священник вздохнул глубоко, лицо стало каменным, только и произнес: – Окаянные времена.

Отплывает пароход «Иртыш», и когда отплыли,