Читать интересную книгу Колокольные дворяне - Светлана Владимировна Храмова

сейчас мне уже не все равно, как я выгляжу, – в конце концов, мы были едва знакомы перед злосчастным купанием в Иртыше с чудесным спасением.

Медленно и без скрипа приоткрывается дверь, я безмятежно потягиваюсь, демонстрируя недавнее пробуждение, и, по всем правилам комедии дель арте, озираюсь по сторонам, вот-вот скажу «где я?», тут мне самой становится смешно. Я прекрасно знаю, где нахожусь, и лучше вести себя естественно. Ничего особенного. Гостья города ознакомилась с одной из достопримечательностей, житель города помог ей оклематься, теперь они лучше знают друг друга.

Не так чтоб уж очень хорошо знают, но знакомство разностороннее, истории обрастают деталями, о кокетливой женщине на портрете я знаю практически все. Осталось еще спросить «кто же автор картины?», но меня это почему-то не интересует.

– Миша, доброе утро! По-моему, я здорова, а значит, неплохо бы привести себя в порядок. Я в ванную сперва, можно?

– Свет, ты сначала бы позавтракала, а? Я старался. Тут не только чай – ну, пойми, нужно силы восстанавливать, – но и творог со сметаной, я в магазин с утра сбегал. Блинчики стряпал сам. И ты права, доброе утро, а вернее, белый день. Никакого дождя и в помине, солнце. Я пока у себя в кабинете закончу кое-что, в твоем распоряжении столько времени, сколько нужно, чтобы выйти из дому в прекрасном настроении. Я молился за твое выздоровление.

– Мишенька, ты еще и сделал для меня столько, что не молитвой единой. В жизни никто меня так не лечил! – Что правда, то правда, всегда сама бегала в аптеку, горячие напитки себе готовила, никого вокруг – и даже если кто-то присутствовал рядом, излечение было моим личным делом. Так сложилось, я привыкла. И вдруг такая забота, небывалый для меня случай.

Зеркало, наконец-то. Не так уж и скверно я выгляжу для перенесшей жар, лихорадку и сопутствующие состояния души и тела. Со смесителем в ванной разобралась, потоки воды струятся, голова намылена – в принципе, если ускориться, я умею за полчаса приводить себя в полную боевую готовность. На свет божий выходит вполне красавица, и косметики не чересчур. Для женщины важна непоколебимая уверенность в том, что она неотразима, это как приговор, что не подлежит обжалованию, – присутствующим остается только безропотно согласиться.

Сметана, творог и румяное яблоко – и как чудесно, наконец-то я пью настоящий крепкий кофе, он еще не остыл, и первый блинчик еще не до конца съеден, аппетит у меня зверский после вчерашней чайной церемонии длиною в день. Михаил еще и кулинар отменный! Я хочу ему об этом сообщить, но, не вполне прожевав, трудно передать восторг его способностями, а Миша уже окликает меня:

– Света, нам пора, ты готова?

Такое чудесное утро! И как вы думаете – куда же мы приехали? На главном проспекте города я уже начала что-то такое подозревать, высотки плавно перешли в двухэтажные домики, неразборчивые двух-трехоконные строения. У знакомых ворот «Тойота» остановилась. Михаил помогает мне выйти из машины, голос его звучит глухо, он произносит две фразы, но слова никак эмоционально не окрашены, даже непонятно, ко мне ли они обращены.

– На Завальном кладбище они. Чуть правее огороженных могил декабристов, мне отец Вадим с местом помог. – Мы движемся по центральной аллее, мимо горделивой и несуразной часовенки, единственной в городе неухоженной церкви, а ведь единственная в городе, что не закрывалась никогда! А впрочем, наверное, это и есть причина – остальные церкви восстанавливали из руин, а здесь жизнь била ключом, если так можно сказать о кладбищенском храме.

Две обширных светлых плиты из цельного мрамора, ничего лишнего. Вырублено – Матвей Захарович Окрылин, Лариса Матвеевна Носова, годы жизни, «от любящего мужа и сына». Мог бы написать «безутешного» – так вернее, подумала я, застыв у могильных надгробий. Михаил поправлял цветы, купленные только что у безмолвной старушки со слезящимися глазами, сидящей у входа в Храм Семи отроков. Отец Вадим, которому я звонила несколько дней назад, должно быть, еще занят хлопотами с семейным транспортом, он в отпуске.

Конечно, мы возвращались к выходу в безмолвии. Торжественность момента я понимала. Я вообще-то не люблю бродить среди могил.

Мы снова в машине, Миша рывком опускает ручник, а я обозначаю маршрут. Моя очередь, у нас эстафета.

– А ведь все, что ты мне рассказал о Ларисе и ее отце, через пять-десять лет станет легендой об изыскателе и его отважной дочери, погибших по неосторожности или по роковому стечению обстоятельств. Ключевое слово – «роковой». В Сибири оно звучит чаще, чем где бы то ни было.

Послушай, что, если мы к Распутину в Покровское наведаемся? Раз уж мы начали вспоминать. Дорога сегодня гладкая и на удивление пуста.

Снова мчится лес по обе стороны шоссе, деревья сбегают от нас, оставаясь где-то там, позади, не рассмотренные толком, да что толку рассматривать: ландшафт по обе стороны дороги примерно одинаковый.

– Ты мне историю о гибели Ермака обещал рассказать, просил напомнить. Напоминаю.

– Легенду, – отозвался он задумчиво. – Попробую, тут рассказ долгий. С личностью самого Ермака ничего непонятно, то ли русский казак, то ли иностранный авантюрист, но сказание о его кончине от самих татар исходит. Тем и ценно. Когда раненый Ермак переплывал реку Вагай, приток Иртыша, он плыл и плыл, – и кольчуга была уж больно тяжела, утонул герой. Понимаешь, вера в сверхъестественную силу таинственного могучего завоевателя у татар была настолько сильна, что выловить утопленника они смогли, это всем известно, а вот то, что потом с телом происходило, – это уже особое предание, легенду из уст в уста татарские воины передавали. Суеверия, страх, но обида пересилила. На много дней и ночей выставили мертвого Ермака на площади для всеобщего обозрения и принялись в мертвеца стрелы из луков пускать. Дабы показательное надругательство учинить.

Но в ужасе разбежались воины, потому что стрелы в тело не вонзались, отскакивали и падали вокруг, валялись на земле. А само тело светилось и – как казалось врагам – издавало звуки. Не речь слышали они, а музыка разливалась в лучах ясного света, что струился от Ермака. В конце концов труп был предан земле самими татарами, мертвый Ермак Тимофеевич вызывал еще больше ужаса, чем живой. Завоеватель Сибири. В его человеческую природу татары так и не поверили.

В «Истории Сибирской» Ремезова сцена узнавания татарами приплывшего тела Ермака наполнена конкретными деталями, позволяющими представить себе всю последовательность действий и переживаний. И место названо – Епанчинские юрты, туда принесло тело человека, одетого «в пансыри». Упомянуты имена татар, принявших участие в вылавливании тела,