об Ароне — спасибо. Не все понимают, кто тот великан, на чьих плечах они стоят.
— Я знаю, кто не дает согнуться этим плечам.
— Брось, Игорь, не преувеличивай мою роль. Несгибаемый стержень заложен в Арона природой…
— Почему он не рассказал мне о письме Саймона?
— Он хотел сделать тебе сюрприз — чтобы эта новость не была обыденной, а прозвучала в какой-то торжественной обстановке, чтобы все о ней знали. Судя по реакции, это ему удалось сполна — даже Иван Николаевич был приятно удивлен…
— Иван Николаевич узнал о содержании письма раньше Арона Моисеевича, — вдруг вмешалась в разговор Аделина.
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю — неважно откуда… Не думаешь ли ты, что письмо из Америки доставляют в нашей благословенной стране прямо адресату?
— Думаю, что такое письмо сначала читают там, где положено… Но при чем здесь Ваня?
— Копии подобных писем присылают ему оттуда, «откуда положено», для согласования окончательного решения: передавать оригинал адресату или принять другие меры — например, арестовать этого самого адресата…
— Могла бы предупредить меня…
— Не могла, не знала содержания письма, но знала, что принятое решение ничем не грозит вам с Ароном Моисеевичем, — иначе, конечно, предупредила бы…
— «Иначе» — это как? За что в данном случае можно, например, арестовать адресата, как ты говоришь.
— Есть чекистская поговорка: «Был бы человек, а статья найдется». Тебя, Игорь Алексеевич, можно было бы при необходимости запросто упечь, например, за сотрудничество с ЦРУ, агентом которого нетрудно «назначить» доктора Саймона. Код Уварова-Саймона — это же не просто доказательство подобного сотрудничества, но и признание такового, если не самооговор… Разглашение государственных секретов под видом научных публикаций — тоже неплохо звучит. Правы чекисты — «статья найдется».
— Наслушалась ты, Аделина Григорьевна, ужасов от нашего общего друга Иосифа Михайловича. Не надо преувеличивать…
— Конечно, преувеличивать не надо, но по сути Аделина права, — подключилась к разговору Наташа. — Меня, честно говоря, эта переписка с Америкой тоже напрягает…
— А я считаю, что публикация наших работ и ссылки на них за рубежом — наша охранная грамота, не в пастернаковском смысле, а в исходном незамысловатом. Смотрите — аналогия, конечно, далекая, но, если бы произведения Солженицына не были известны и даже опубликованы на Западе, его бы сгноили здесь безоговорочно… А так — покрутились, повертелись и… выслали за границу.
— Наивный способ перемещения за границу, нечто вроде телекинеза… — начала было возражать Аделина, но заиграл оркестр, и я пригласил ее на первый танец.
Первый танец на банкете дает возможность зафиксировать, кто с кем пребывает, так сказать, официально. Иван Николаевич танцевал с Валентиной Андреевной, Арон с Наташей, Сева с Катей, я с Аделиной. Чтобы выявить действительно неравнодушных друг к другу, равно как и всевозможные тайные связи, следует проследить за парами второго или даже третьего танца… У меня была сложная задача — следовало протанцевать со всеми тремя любовницами, чтобы ни одна из них не обиделась и вместе с тем не выявила других. А еще хотелось обнять хотя бы в танце Наташу… Кроме того, танцевальный перерыв дает возможность пообщаться с кем надо в интересах дела, да так, чтобы никто не придал этому значения — мои намерения непременно сделать это ограничивались, однако, количеством выпитого коньяка.
Перед тем как пригласить на танец Катю, я затеял разговор с ее мужем. Помню, что Сева, уже в сильном подпитии, произвел на меня странное впечатление. Я расспрашивал его об участии в совместных с нашим ящиком работах. Он отвечал вполне толково и грамотно, но как бы сквозь зубы, с неким непонятным вызовом. Это было неприятно, но ради Кати я терпел его конфронтационный тон, который в другом случае давно бы вывел меня из себя. Неужели он о чем-то догадывается? Если так, то это скверно… «Не возражаете, Всеволод Георгиевич, если я приглашу вашу жену на танец?» — наконец спросил я. Он, явно нарываясь на скандал, ответил на мой риторический вопрос так, что это можно было счесть неприличием: «Вы во всех случаях спрашиваете у мужей разрешения?» Едва сдержавшись, я кивнул утвердительно и протянул руку Кате. «Неужели он знает? Если знает, то, скорее всего, от тещи… Скверная история», — вертелось в голове.
— Что с твоим Севой? Почему он так напряжен и агрессивен?
— Не обращай внимания, слегка перепил… Как и ты, кстати…
— Не кажется ли тебе, что он знает… — начал было я, но Катя меня резко одернула.
— Ничего он не знает. Это у него такая защитная реакция. Против таких, как ты…
— «Таких, как я» — это как понимать?
— Подумай, чем ты от него отличаешься, — этим всё и объясняется… Ты не такой, как он, — отсюда агрессивность, но такой, каким он, возможно, хотел бы быть, — отсюда напряженность. Ты неженатый, успешный, у тебя нет проблем с женщинами — это для него чуждое, недоступное…
— Почему же недоступное? Он что же — слабоват в…
— Понимай, Игорь, как хочешь, а мне этот разговор неприятен… Давай лучше поговорим о твоей Аделине.
— А мне эта тема неинтересна. Катя, ты что… ревнуешь меня к Аделине?
— Я ее жалею… И тебе бы пожалеть девушку, поддержать ее. Она сама против Вани не устоит — слишком силы неравные. А он закусил удила. Вот-вот сорвется… И тогда… Никто не знает, что тогда Валентина Андреевна устроит.
— Не думаю, что всё так серьезно, и не вижу своей конструктивной роли в этом шекспировском сюжете.
— Ты такой же, как Аделина, — эгоистичный, самодостаточный. Вы похожи, женись на ней — сразу разрубишь несколько узлов. Сам знаешь, какие это тяжелые узлы…
— Не люблю похожесть и одинаковость, обожаю противоположность, — сказал я и прижал ее к себе. Во мне нарастало желание, и Катя почувствовала это…
— Прекрати, Игорь, люди увидят… — Катя взглянула мне прямо в глаза с милой полуулыбкой, в которой были и смущение, и тайный призыв…
— Катеныш, ты же прекрасно знаешь, что прекратить это можно только одним способом… — прошептал я.
— Всё равно — прекрати… Лучше иди и поговори с Валентиной Андреевной — она мигом охладит твой пыл.
Расправившись с эмоциями, я подошел к начальственному столу, поздравил еще раз докторов наук. Артур сказал, что у него теперь будет больше времени на новый проект. «Что с „Тритоном“?» — спросил я, и он ответил: «„Тритон“ возвращается для доработки. Сам знаешь, какие там проблемы, — надеюсь на помощь твоих людей». Я, конечно, знал, «какие там проблемы» — слабое владение командой Артура тритоновской техникой, но не стал огорчать его в тот праздничный день. Валерий тоже подтвердил: теперь у него будет больше