Есть и другое предположение. К 1924 году, постепенно нарастая, назрел «женский вопрос», прошла дискуссия, было подготовлено постановление. Догоняя собственную, уходящую без возврата молодость, некоторые кремлевские избранницы прельстились коллонтаевской идеей любви «стакана воды». Эти некоторые, конечно же, не посмели вести себя по схеме Коллонтай, но они осмеливались спорить с мужьями, отстаивая свое право на равенство в поступках: тебе можно, а мне почему нельзя? К этому времени в некоторых кремлевских семьях уже обозначились трещины. У иных вождей появились новые семьи с нежными чувствами и детьми. По ту сторону Кремлевской стены — в городе.
Возможно…
Объясняет всю ситуацию письмо Екатерины Ивановны Михаилу Ивановичу с Алтая, где есть строки: «Я там была не человек. Я была фальшивая фигура в том обществе, к которому я принадлежала из-за твоего положения. Все это создавало вообще фальшивую обстановку. Вокруг меня было два-три человека, которые относились ко мне искренно, остальные все были — ложь и притворство, все это мне опротивело. Я не имела права так говорить и так мыслить, как мне хотелось, на что имели право остальные рядовые работники, — потому что я принадлежала к высшему обществу, — это мне говорили в глаза товарищи коммунисты — тоже из высшего и среднего общества, но где же тут идеал, тот, к чему мы стремились, когда мы партию делим на общества, чуть ли не на классы? Пусть они там сортируют кого хотят, но я не хочу, чтоб меня сортировали, из ржи пшеничного хлеба не испечь — не надо мне ни удобств, ни автомобилей и не надо мне ваших фальшивых почетов, все это мне заменяет то, что на меня смотрят как на рядовую работницу — бывшую ткачиху, каковой я являюсь действительно, и только».
В 1924 году Екатерине Ивановне сорок два года. И то сказать, не девочка взбунтовалась. Зрелая, естественная, нормальная женщина, верившая в идеалы, начинает восставать против крушения своих идеалов. Вокруг нее — и внутри Кремлевской стены, и за ее пределами — стремительно складывается стереотип новой власти, в основе которой — обложенная лозунгами и призывами новой и новейшей лексики — лежит древнейшая как мир коллизия: кто палку взял, тот и капрал.
И вспомнились мне тут слова Маркса, которого спросили, что было бы, если бы Спартак победил Красса.
Маркс ответил: «Поменялись бы местами».
Екатерине Калининой захотелось самоутвердиться как личности. Не имея возможности быть женщиной на общественном уровне, имея лишь возможность быть в создающемся мире товарищем по работе, она искала в этом побеге на Алтай саму себя.
Но невидимые цепи властных структур, древних и новых, волокли ее назад.
Летом к ней на Алтай приезжает экономка Александра Горчакова с калининскими детьми, самим этим приездом сразу заткнув рот всем кремлевским сплетникам.
Вместе проводят лето, наслаждаясь щедрой природой Алтая, собирая грибы, ягоды, купаясь в звонкой алтайской воде.
И Калинина возвращается, не утвердившись, как ей того хотелось, возвращается в Москву на постылую службу полупервой дамы государства.
Едет в Париж на лечение. В Институт Пастера. (Жены Кремля в эти годы позволяли себе парижское, капиталистическое лечение. — Л.В.) Выздоровев, поступает на службу по организации крупных зерносовхозов.
Дети уже взрослые, у каждого своя жизнь. Разбуженный в ней смолоду революционно-общественный темперамент по-прежнему тяготится кремлевской жизнью и ее несоответствиями, все более нарастающими. Рядом мучительно живет Надежда Аллилуева, более молодая, чем Екатерина, но так похоже совестливая, искренняя, сложно-простая. У них много общего, но они не приближаются друг к другу — тут и разница в возрасте, и полная невозможность в похожей ситуации быть взаимополезными.
* * *
Побеги Екатерины Калининой из-за кремлевской стены на просторы жизни сначала в 1921 году в Верхнюю Троицу, потом в 1924 году на Алтай вроде бы имеют разные причины и поводы. Но оба они отчетливо несут на себе печать ее недовольства своим двусмысленным общественным положением.
Вполне возможно, что глубоко в природе этих побегов заложены и личные мотивы. Мне кажется (это только кажется мне, и я ничего не хочу утверждать. — Л.В.), что ее отношения с Михаилом Ивановичем очень давно, возможно, с самого начала их совместной жизни не несут характера сердечной привязанности. В силу обстоятельств оба издавна привыкли к жизни в разлуке. В силу обстоятельств лишь дети связывают их. Они устают друг от друга, обоим нравится разлучаться, но, оказавшись в разлуке, оба начинают стремиться друг к другу и относиться друг к другу много лучше на расстоянии, чем вблизи.
Это, кстати, вообще типично для многих семейных пар, никем не изучено и существует вроде бы в воображении, а на самом деле — в грубой реальности жизни.
1931 год — снова она «бежит». И опять на Алтай. Такое место — раз побывав, стремишься туда. Магнит. В 1931 году ей сорок девять лет. Столько же было Крупской, когда она в 1918 году вошла в Кремль новой царицей, только что пережив начало своего звездного революционного часа, своего пика судьбы.
У Калининой тоже «пик» начинается в сорок девять, на Алтае. Она работает на строительстве Чемальской ГЭС, участвует в строительстве дома отдыха ВЦИКа, выращивает поросят, овощи. Она снова чувствует свою необходимость и полностью разворачивается как хозяйка. Ее письма Михаилу Ивановичу полны молодости, жизни, любви ко всему, что ее там окружает. Создается впечатление, что на Алтае у нее есть все, чем может быть счастлива женщина.
* * *
Это годы коллективизации, и всесоюзная старостиха как может помогает миру, которого добивалась в молодости, помогает выжить, выдюжить, выстоять. Верит или старается верить всему, что провозглашает партия.
Открывается дом отдыха. Начинает приезжать начальство из Москвы. Сам Калинин навещает эти края в 1934 году.
Перед поездкой к ней он в Москве только отпраздновал, — что характерно, без нее, хотя при их возможностях приехать нетрудно, — пятнадцатилетие своего пребывания на посту главы государства. Калинин пробыл у Екатерины Ивановны несколько дней, она все ему увлеченно показала, уехал, и вослед ему пошло письмо: она забыла поздравить его с юбилеем — так мало значил для нее этот юбилей.
Увлеченная своей новой жизнью и работой, Екатерина Ивановна не стыдится использовать имя Калинина и свои связи для развития Алтайского края: пишет письма, просит помочь делу.
Типично для кремлевской жены.
К концу 1934 года она ощущает — выдохлась, и в 1935 году возвращается в Москву.
* * *
Екатерина Ивановна провела на Алтае весьма серьезные для внутрикремлевской жизни годы. Смерть Надежды Аллилуевой. Эхо убийства Кирова. Нагнетание вражды Сталина со многими вождями. Все это случилось в Кремле не при ней. Однако она не может не знать множества подробностей, способных высветить многие тайны этого высокопоставленного «застенка».
У нее есть на все свой взгляд.
Екатерина Калинина начинает работать в Верховном суде РСФСР. Идут аресты, расстрелы «врагов народа», их жен.
Подходит 1938 год. Март. Троцкистско-бухаринский процесс. Правотроцкистский блок. Август. Берия становится заместителем Ежова. Сентябрь. Калинины отдыхают. Она — в Кисловодске, он — в Сочи, пишет брошюру «Славный путь комсомола». Из Кисловодска, возвращаясь в Москву, она заворачивает к нему.
«Приехала мать и внесла динамику в нашу застойную жизнь», — пишет Калинин дочерям, сообщая, что 4 или 5 октября она выезжает в Москву.
Приезжает. В один из дней после приезда встречается у себя на квартире с Валентиной Остроумовой. О чем могут говорить такие деловые подруги между собой? Разумеется, о политике. По душам.
17 октября берут Остроумову.
В книге жены Бухарина А. М. Лариной, «Незабываемое» есть строки: «Оказавшись в одной камере с Остроумовой, я была свидетелем драматического развития следствия по ее делу. Валентина Петровна из ненависти к Сталину готова была подтвердить все, что говорила с Калининой о нем: «тиран, садист, уничтоживший ленинскую гвардию и миллионы невиновных людей», но была озабочена положением жены Калинина… Только из этих соображений Остроумова некоторое время отрицала происшедший разговор. Впоследствии выяснилось, что и следователь, и Берия были осведомлены до малейших подробностей о содержании беседы, причем Берия заявил Остроумовой, что ему все известно из признаний жены Калинина. Остроумова, поверившая Берии, наконец подтвердила состоявшийся между ними разговор, после чего следователь устроил очную ставку Калининой и Остроумовой. На очной ставке Валентина Петровна убедилась, что была обманута Берией. Екатерина Ивановна все отрицала. Так, по крайней мере, выглядит эта история в изложении Остроумовой… Ее увели из камеры в неизвестность».