Риппл исчез, больше его не видели.
«Тем же вечером сотрудники управления собираются в кинозале. Че-
тыре сотни человек. Зал битком набит. Я зачитываю приказ. Люди подходят
к микрофону и рассказывают, как их вынуждали сопровождать советские
танки к зданиям ЦК партии, правительства, редакциям радио и газет. Неко-
торым это поручали в полдень 20-го, за двенадцать часов до ввода войск.
Люди каются, повторяя, что их обязывали Шалгович и Риппл.
Одной группе, человек пятнадцать, еще в десять вечера приказали быть
в аэропорту Рузине, занять контрольные службы, наблюдать, чтобы не было
помех при посадке первого самолета. Так бывало при встречах особо важных
персон; группа не знала, кто летит на этот раз. Из первого самолета выпрыг-
нули десантники, заняли службы управления полетами, стали выталкивать
автоматами их самих, чехословацких чекистов: “Пошли вон!” Чекисты, вла-
девшие русским не слишком хорошо, переспрашивали, куда советские со-
удруги просят переместиться».
Форманек оставался в своем кабинете двое суток.
В ночь с 22 на 23 августа в кабинет вошел советский полковник, с ним
лейтенант и солдаты. Форманека вывели из здания, посадили в бронетранс-
портер, повезли на Летну. Там под конвоем сопроводили в главное здание
министерства внутренних дел, оставили в пустой комнате, поручив охрану у
дверей советскому солдату с ручным пулеметом.
Так Форманек провел еще два дня.
26 августа в 3.30 утра советский офицер и солдаты снова посадили
Форманека в бронетранспортер. Там уже сидел майор Янкерле. Форманеку
показалось, что их везут в тюрьму Рузине, расположенную в том же районе,
что и аэропорт. Он хотел было заговорить с Янкерле, но офицер прикрикнул:
«Ни слова!» Форманек будет вспоминать это утро, как самое кошмарное в
жизни: брезжил рассвет, город в клубах сырого тумана, пришла мысль, что
их везут на расстрел.
Когда пленников вывели из бронетранспортера, они увидели над собой
крыло военно-транспортного самолета. Их подняли по трапу. Вдоль фюзе-
ляжа, спинами к стенке, сидели заместитель министра Станислав Падрунек,
помощник министра Ладислав Пешек, начальник отдела контрразведки Ми-
лан Хошек… Появился знакомый советский полковник, с ним молоденький
лейтенант с хорошим чешским языком; потом оказалось, лейтенант учился
на философском факультете Карлова университета. Когда Форманек собрал-
ся поприветствовать коллег привычным «Агой!», полковник оборвал: «Толь-
ко по-русски!»
В шесть или семь утра самолет оторвался от земли. Увидев в иллюми-
натор ландшафт с угольными бассейнами, Форманек спросил полковника, на
сколько часов перевести стрелки. «Не надо переводить, – успокоил полков-
ник, – вы летите не в СССР».
Самолет приземлился под Дрезденом.
Их повезли на окраину города, разместили, судя по всему, в явочной
квартире КГБ. Некоторое время спустя перевезли в гостиницу советского во-
енного гарнизона. Развели по комнатам, подходить к окнам запрещалось. У
каждой двери и у окон дежурили солдаты.
Во второй половине дня знакомый полковник привел напарника, тоже
полковника. «Это ваш следователь». Форманек вспылил: «Я не арестант, вы
не смеете обращаться со мной, как с преступником!» Следователь смотрел на
Форманека с усмешкой. «Вам бы лучше помолчать. У вас в стране контррево-
люция, а вы здесь. Нужны ли юридические формальности?» Из вопросов бы-
ло ясно, что следователь осведомлен о каждом. Видимо, советским следова-
телям помогали чехословацкие чекисты из провинции. Следователь был ха-
моват, относился к так называемому типу «злодеев», и по законам жанра его
должен сменить другой следователь, из «интеллектуалов»; подследствен-
ный, доведенный первым до отчаяния, теперь скажет, что требуется.
«Интеллектуал» не заставил себя ждать.
Нового следователя занимала не контрреволюция, не связи чехов с За-
падом, а сама личность Форманека. Почему человек с его образованием и
опытом сам не может разобраться, что в стране происходит; интересовало не
что чекисты делали, а почему так думали. К пленным не применяли насилия,
не повышали голос, не вытягивали признаний, как бывало при политиче-
ских процессах в Восточной Европе пятидесятых годов и как можно было
ожидать теперь, а допрашивали вяло, словно тянули время. Ждали указаний
из Москвы, а их, видимо, не было; Центр выжидал, подпишет ли дубчеков-
ское руководство «московский протокол». Группа Форманека была заложни-
ком кремлевских переговоров.
Форманеку пришла пора снимать гипс. Солдат повел в советский воен-
ный госпиталь. В рентгенкабинете русская медсестра предложила конвоиру
выйти за дверь: здесь возможно облучение. Когда солдат скрылся, женщина
зашептала: «Кто вы? Почему здесь? Что у вас происходит?» Форманеку, давно
не встречавшему интереса к себе, так хотелось поговорить, рассказать, рас-
спросить. Но никому из русских он больше не верил.
Было 9 сентября, когда за чехословацкими чекистами снова пришел со-
ветский полковник: «Собирайтесь в Прагу!» «Переводят в чешскую тюрьму?»
– спросил Форманек. «Ну что вы, товарищи, – сказал полковник. – Вы воз-
вращаетесь к работе, на свои посты. Будем и дальше крепить дружбу наших
органов…»
Советский полковник вряд ли знал, что в те дни на столе Брежнева бу-
дут «Некоторые замечания по вопросу подготовки военно-политической ак-
ции…», а в них программа взаимодействия советских и чехословацких спец-
служб на период «нормализации». Важнейшая задача видится в «установле-
нии действенного контроля над органами МВД. Устранение Павела лишь в
незначительной степени ослабило позиции правых в МВД. Этот важнейший
государственный орган до сих пор остается важнейшим рычагом контррево-
люции. Цель не будет достигнута, если органы МВД будут просто нейтрали-
зованы. Их необходимо заставить работать над укреплением основ социа-
лизма, вести решительную борьбу как с происками иностранных разведок,
так и с внутренней контрреволюцией. Без кардинальной чистки невозможно
стабилизировать положение в стране, но эту чистку мы должны проводить
руками чехов, т.е. руками органов МВД…
В органах МВД должна быть проведена кардинальная чистка, и эту ра-
боту нельзя откладывать» 35. Не знал советский полковник, что эти пятеро
чехов, офицеров безопасности, в дни «нормализации», при чистке партии бу-
дут уволены из органов на том основании, что считали ввод союзных войск
интервенцией. Заместитель министра Подрунек, по образованию историк,
пойдет на стройку каменщиком. Начальник отдела контрразведки Пешек
будет торговать на улице овощами. Помощник министра Хошек устроится в
магазине кладовщиком. Форманеку повезет больше: его возьмут юристом в
управление метрополитеном. Его заместитель Янкерле будет искать работу,
пока не умрет от рака.
Мы встретимся с Форманеком после «бархатной революции», во време-
на правления Вацлава Гавела, в мае 1991 года в его пражском доме на Ени-
шовской. В успешном предпринимателе с монашеской бородой непросто бу-
дет узнать одну из ключевых фигур органов безопасности Чехословакии ре-
форматорских времен. Он вспомнит и устыдится своего молчания в ответ на
порыв русской медсестры что-то понять про его страну, умягчить его душу
состраданием. «Я прихожу в ужас, когда думаю, что моя настороженность
при встрече с этой женщиной могла оставить у нее впечатление, будто все
чехи закрыты, раздражены, озлоблены, каким был я, подполковник с гипсо-
вой ногой. Но скажите, мог ли я, офицер чехословацкой безопасности, после
всего пережитого верить хоть одному русскому?»
– А сегодня? – спросил я. – Сегодня верите?
– Поживем – увидим.
На второй день оккупации на Высочанах тайно собрался ХIV съезд пар-
тии. Кружа переулками, заметая следы, делегаты пробирались к назначен-
ному месту. В истории большевизма известны случаи, когда при идейном
расхождении братья по классу бывали друг к другу нетерпимее, чем к закля-
тым врагам. И когда Венек Шилган, профессор экономики, член горкома пар-
тии, ехал на пражском трамвае по сообщенному ему адресу, не подозревая,
что придется пять дней замещать Дубчека, увезенного в Москву, он затруд-
нялся объяснить себе, от кого у себя в стране должна прятаться правящая
партия и почему на чехословацкий «социализм с человеческим лицом» у
Кремля аллергия острее, чем на откровенный европейский антикоммунизм.