ровать органы! Начальник поднялся: «Ты, Форманек, видно не созрел до по-
нимания дел государственной важности. С такими взглядами мы не обеспе-
чим национальную безопасность».
Форманека уволили; три года он перебивался случайными заработка-
ми, никакой работой не гнушаясь, только бы прокормить семью. Он часто
вспоминал подругу Аду, недоумевая, как получилось, что девушка, далекая
от политики, прозрела раньше, чем он?
С началом Пражской весны безработного разыскали, предложили вер-
нуться в органы. «Видишь, теперь другие времена, нужны честные люди. У
тебя французский, немецкий, русский, немножко английский… Хочешь в
разведку? Или продолжишь работу над концепцией?»
В июле возвращенный подполковник стал заместителем Иржи Грубого,
начальника управления чехословацкой национальной безопасности. Сам по
себе хороший человек, начальник пришел из министерства внутренних дел,
в специфике органов не очень разбирался, и профессионал Форманек тянул
воз. В своем кругу чекисты откровенно говорили о ситуации, огорчались
натянутым отношениям с СССР, но возможность ввода чужих войск никто не
допускал. Форманек по-прежнему отвергал советы коллег начать продумы-
вать систему защиты от стран Варшавского договора.
Все бы шло своим чередом, когда бы в конце июля у себя на даче он не
сломал ногу. Две недели провалялся в госпитале, и хотя опирался на косты-
ли, все-таки можно было передвигаться. В августе работа над концепцией
продолжалась; думали, как без ущерба для безопасности наполовину сокра-
тить штат сотрудников, вывести школы, редакции газет, учреждения куль-
туры, спортивные клубы из сферы повышенного внимания органов, свести
там к минимуму агентурную сеть.
Всем мешало чрезмерное присутствие в чехословацких органах совет-
ских спецслужб. Офицеры КГБ работали с чехами в одних кабинетах, со сво-
ими секретарями и переводчиками; это многих задевало. Сотрудники чехо-
словацкой безопасности передавали секретную информацию советским
офицерам, минуя свое руководство, а советские офицеры давали указания
чехословацким сами, напрямую. Говорят, со времен Готвальда повелось со-
общать представителям КГБ информацию раньше, чем собственному руко-
водству. Форманек и его сотрудники вынашивали предложение, казавшееся
разумным и не обременительным для советской стороны: вывести офицеров
КГБ из-под крыши чехословацкого управления, разместить их на террито-
рии посольства или других советских организаций. В середине августа об
этом заговорили с советскими товарищами. Понимали, что это не понравит-
ся, но не представляли, до какой степени.
В органы теперь чаще приходили молодые, из чехословацких учебных
заведений. Только один из заместителей начальника управления, Йозеф
Риппл, учился в Москве и чувствовал себя скорее офицером КГБ, нежели че-
хословацкого управления.
Вспоминает Зденек Форманек:
«Двадцатого августа я задержался на работе до позднего вечера. Мы,
трое офицеров, вносили последние поправки в концепцию. Теперь это вспо-
минается как сумасшествие: сотрудники национальной безопасности лома-
ют голову над тем, как перестраивать работу, не догадываясь, что в эти са-
мые часы чужие войска переходят государственную границу. В 11 часов ве-
чера в кабинет врывается Йозеф Риппл. Лицо бледное, в дрожащей руке пи-
столет, голос срывается: “На территорию Чехословакии вступили советские
войска. По приказу Шалговича я всех вас беру под охрану!”».
Полковник Вильям Шалгович, заместитель министра внутренних дел,
руководил службами безопасности. Как потом выяснится, в августовские дни
он работал на советское посольство и КГБ. Полковник и его люди, в том чис-
ле Риппл (об этом напишут газеты), заранее подготовили «мероприятия по
безопасности», чтобы вторжение прошло без помех; предусматривались
изоляция или ликвидация руководящих деятелей страны, аресты потенци-
альных противников ввода войск 34.
«Мне показалось, бедный Йозеф пьян или сошел с ума. Мы тоже были
вооружены, но пистолеты хранили в сейфе, в портфеле, в ящике стола. Что
делать? У меня к тому же нога в гипсе. Риппл не унимается: “Все остаются на
своих местах. Не двигаться. Я запираю вашу дверь на ключ!” Мы слышим
щелчок дверного замка. Бросаюсь к телефону, звоню в канцелярию Шалго-
вича. Его секретарь лейтенант Йилек ничего не понимает: “Это какая-то
ошибка, сейчас открою вашу дверь, а вы разберитесь у Шалговича”. Когда мы
приближались к кабинету Шалговича, от него вышли начальник чехосло-
вацкой контрразведки (кажется, по фамилии Ставинога) и два советских то-
варища в штатском; похоже, советники КГБ.
Шалгович возбужден. “Садитесь, друзья. Президиум ЦК КПЧ пригласил
советские войска, и они пришли!” Я усомнился: “Неужели Президиум? И Дуб-
чек?” “Да, сам Саша пригласил!” Он называл Дубчека по имени, намекая на их
близость. Я ничего не понимал. Он повернулся к моим сотрудникам: “Вы еще
не очень опытны, а товарищ Форманек пока с больной ногой, так что в эти
дни вам лучше не работать, вы можете оставаться с нами, но ни во что не бу-
дете вмешиваться. Я приказал Рипплу делать все, что надо”. И снова ко мне:
“Вы все же будьте на месте, я вас прошу”.
В голове все смешалось. Как мог Президиум ЦК партии так поступить?
Совсем недавно нас уверяли, что мы суверенное государство, с советской
стороной решаем вопросы вместе. И что же?
У Шалговича мы были вчетвером: мой заместитель майор Ярослав Ян-
керле, капитан Станислав Прокоп и юрист Вратный, в звании капитана, имя
не помню. Мы вернулись в кабинет, кто-то принес бутылку вина, после по-
луночи включили радио. В час ночи слышим: “Ждите важное сообщение…
Важное сообщение!”
И тревожный голос диктора: “Передаем обращение Президиума ЦК КПЧ
ко всему народу Чехословацкой социалистической республики…”
Мы хотели выключить, все уже знали от Шалговича, но диктор вдруг
говорит что-то другое, противоположное тому, что мы слышали от Шалго-
вича: “…Президиум ЦК КПЧ считает этот акт не только противоречащим ос-
новным принципам отношений между социалистическими государствами,
но и попирающим основные нормы международного права…” Значит, никто
их не приглашал?
Они нарушили наши границы?!
Набираю телефон Шалговича. Трубку снова снимает лейтенант Йилек.
“Товарищ Шалгович говорить с вами не хочет” – и вешает трубку. Я понял:
полковник Шалгович предатель. Звоню домой министру Йозефу Павелу. До-
машние отвечают, что он в правительстве. Звоню туда. Ни Павела, ни Черни-
ка на месте нет.
Дозваниваюсь до заместителя председателя правительства Любомира
Штроугала. Говорю, что слышал от Шалговича и что сказали по радио: кому
верить? Спрашивает, какое радио мы слушали. Говорю, которое включено в
сеть. “И что там передали?” Я повторил. Подумав минутку, Штроугал сказал:
“Шалгович врет, верьте радио!”».
К чему здесь и дальше подробности, когда суть событий можно пере-
дать в двух словах, не задерживая внимания на деталях, тормозящих повест-
вование? Да ведь часто в деталях и проявляется суть – деформация психиче-
ского здоровья людей и общества в критические моменты их истории, их
судьбы.
«Рано утром в здание безопасности вошли советские десантники. Их
было много в коридорах, на лестницах, у входа. В руках автоматы и ручные
пулеметы. А мы сидим в своих кабинетах, выполняя прозвучавшую по радио
просьбу Президиума ЦК: не оказывать сопротивления. Переходим из каби-
нета в кабинет, совещаемся, что делать. Самое разумное – не провоцировать
открытие огня. Так прошел день.
Вечером 22 августа, оставаясь за старшего (Грубый еще был в отпуске),
я подписываю приказ по управлению: подчиняемся только президенту, пра-
вительству, съезду партии, проходившему в этот день на Высочанах; мы не
исполняем приказы оккупационных войск: будем стараться уберечь от про-
вала свою мировую агентурную сеть. Это самое важное, что есть у нацио-
нальной безопасности. Нет гарантии, что секретные документы не похитят
Риппл и его приятели. По телефону, телексу, открытым текстом передаю
приказ во все службы безопасности страны».
В кабинете снова появляется Риппл, кладет на стол пистолет. «Я знаю,
что выгляжу предателем и меня надо отдать под трибунал…» «Не валяй ду-
рака, – сказал Форманек, – возьми свой пистолет, придет время, разберемся».