Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

С досадой громко хлопнув по портрету, директор грузно встал, с грохотом отодвинув стул, захватил одной рукой газету, обиженно сжал толстые губы и угрожающе вышел из кабинета, до смерти перепугав секретаршу. По-слоновьи протопав по коридору, он резким толчком открыл дверь кабинета Филонова и глыбой надвинулся на оторопевшего начальника отдела кадров. Сидевшая напротив помощница, вершившая все дела по кадрам вместо всегда занятого парторга, быстро поднялась и, юркнув за спину шефа, исчезла в коридоре. Директор, не соизволив поздороваться, бросил на стол Емели газету с портретом героя и, вперив на сдрейфившего подчинённого угрюмый взгляд орангутанга, гневно проскрипел, катая бордовые желваки на скулах:

- Почему не докладываешь?

Не поняв сразу, Филонов быстро пробежал глазами комментарии к девятимесячным итогам, не нашёл в них ничего достойного для доклада и только тогда обратил внимание на фото недавно сидевшего перед ним шофёра, жаловавшегося на главного механика. Узнал, а когда прочитал текст, то чуть вслух не похвалил себя за осмотрительность с заявлением на увольнение этого самого Васильева.

- Не успел, - соврал он, ни слухом, ни духом не ведая о подвиге и награждении непонятного шофёра и пряча счастливое лицо.

- Что за человек?

Если бы Емеля знал!

- Шофёр 1-го класса, - попытался он с усилием вспомнить анкету, - воевал, - и больше ничего не вспомнил, - комсомолец, взысканий не имеет, работал у Могильного, но на днях Шендерович перевёл его к Поперечному.

- За что?

Дрожащей от волнения рукой Филонов достал из ящика стола драгоценное заявление и положил перед директором, усевшимся за стол помощницы.

- Что это? – недовольно спросил шеф, недолюбливая какие бы то ни было заявления.

- Просит уволить, - мстительно объяснил Емеля, сдерживая рвущуюся наружу радость, - жалуется на неоправданные притеснения главного механика.

- Это невозможно! – в сердцах проревел директор, негодуя на бездарных помощников. – Теперь это невозможно, - уточнил он, внимательно прочитав заявление, и строго спросил:

- Что ты ему ответил?

- Объяснил, что с режимного предприятия уволить может только директор.

Всемогущий автоуправитель поморщился, недовольный переложением ответственности на него.

- Неясно, за что на него взъелся Шендерович.

Наконец-то! Филонов повременил, наслаждаясь предстоящим отмщением за унижения от зазнавшегося главмеха, и предположил, подсказывая ответ:

- Что было раньше между ними – не знаю, а в последний раз Васильев по неосторожности уронил при выгрузке ящик, посланный Шендеровичу директором торговой базы из Гродно. Ящик, в котором, по словам главмеха, были запчасти, разбился, и из него потёк коньяк. Шофёр говорит, что Шендерович обругал его матом и сам унёс ящик в контору. По моим негласным сведениям это не первый подозрительный ящик с так называемыми дефицитными деталями.

Директор сразу напрягся, почувствовав скрытую угрозу в словах подозрительного парторга, сующего всюду свой приплюснутый широкий нос с постоянно шевелящимися ноздрями. Жена как-то говорила, что предупредительный Альберт Иосифович не раз доставал для неё дефицитные товары и продукты, но он не придал разговору значения и вот поневоле оказался вовлечённым в махинации предприимчивого помощника.

- Комсомольцы на бюро решили потребовать от главного механика объяснений по поводу необоснованных преследований комсомольца-героя, - последнее определение Филонов добавил, использовав только что прочитанную заметку, - вынудивших его подать заявление на увольнение.

- Тарабань, что ли? – усмехнулся директор, хорошо знающий способности удобного комсомольского лидера. – Не смеши. Шендерович пошлёт твоих младотурков в Тьмутаракань и будет прав.

- Тогда они намерены обратиться в партийную организацию, - как никогда жёстко ответил Филонов, - и придётся заслушать главмеха на бюро. Мы не имеем права так легко разбазаривать квалифицированные кадры.

Директор вспомнил только что прочтённую статью о необходимости беречь и приумножать квалифицированные кадры и не стал возражать, побоявшись, что партийный помощник запросто может накропать доносик в горком о недопонимании линии партии, о скрытом вредительстве или ещё о чём-нибудь, было бы желание, что не только захлопнет дверь в верхние этажи власти, но и откроет вниз, куда лететь быстрее и легче. Надо же! Он сам его выбрал, пригрел и выпестовал, не подозревая, какая вырастет гадина с ядовитым жалом. Пора менять. Хотя бы на Тарабаня.

- Шендерович пришёл?

- Вчера и позавчера не было, - наябедничал начальник ОК, - сегодня здесь. Бюллетеня не представил.

Директор взял принесённую газету, свернул вчетверо, чтобы сверху оказалась заметка о герое, прихватил заявление и, грузно поднявшись, вышел, так и не сделав директивных указаний по поводу злополучного Васильева.

Шендерович действительно был на месте.

- Здравствуй, - сдержанно проскрипел руководитель, подходя к столу.

Главмех встал, протянул руку и после рукопожатия снова уселся, выжидающе глядя на шефа, основательно устраивающегося на стуле напротив.

- Выздоровел?

- Болеть некогда, - еле заметно улыбнулся Альберт Иосифович, сообразив, что директор тянет время перед неприятным разговором. – Сам знаешь: скоро прибудет первая партия новых ЗИСов. Пора думать о строительстве капитальных гаражей и служб с обогревом и водоснабжением, о расширении территории базы, возведении нормальных складов и конторы, предстоит тщательный отбор новых шоферов и слесарей и переквалификация имеющихся… - Шендерович чувствовал себя как никогда уверенно и с неподдельным увлечением отдавался интересной работе по реконструкции, а вернее – по строительству современного автотранспортного комплекса. Он напрочь забыл о неприятностях недавних дней, найдя покровителя и союзника в лице нового инструктора горкома по промышленности, того самого улыбчивого преферансиста-пройдоху Кулика, которому пришлось отдать половину «дефицитных деталей» из последнего ящика, обделив слёзно упрашивающего Якова Самуиловича. «Дружба – дружбой, а своя рубашка ближе к телу» - справедливо говорят русские.

- А что делать с этим? – директор положил на обшарпанный неказистый стол энтузиаста реконструкции и новостроек базы заявление Васильева, в который раз удивляясь непритязательности предприимчивого и грамотного главмеха к кабинетной обстановке.

Шендерович внимательно прочёл опус ненавистного шофёра и, улыбнувшись, уверенно поставил свой автограф: «Согласен» и размашисто подписался.

- Невелика потеря.

- Что, не выполняет сменных норм? Не обслуживает должным образом технику?

Альберт Иосифович на мгновение замешкался, не понимая заинтересованности шефа к какому-то шофёру, о котором тот и знать не знал до сих пор.

- Замечаний от начальников колонн не поступало, - осторожно ответил, жалея, что поторопился со своей подписью.

- Тогда в чём дело?

- Недисциплинирован, с преувеличенным гонором, может выйти из-под контроля.

Оба, но по-разному, вспомнили о злополучном ящике с коньячной начинкой.

- Он как-то уже просил об увольнении.

- За чем дело стало?

- Пожалел. Думал – одумается, но не одумался.

И опять оба вспомнили о ящике.

- То, что он пишет в заявлении, правда?

Шендерович намеренно задумался, хотя знал ответ.

- И да, и нет! Как смотреть. Больше преувеличений. Это и понятно, если учесть, что перенёс тяжелейшую контузию в голову, которая и сказывается болезненной мнительностью, во всём мерещится ущемление прав, хотя лучше бы думал об обязанностях.

Альберт Иосифович всё же опасался непонятных связей саботажника с органами НКВД и всячески пытался убедить директора в профнепригодности шофёра и тем самым отдать последнее карающее слово шефу.

- Когда он пришёл устраиваться, я пожалел фронтовика и принял, но, не доверяя высокой фронтовой классности – сам воевал и знаю, как легко раздаются классы, особенно при демобилизации – временно поставил на восстановление студебеккера, чтобы убедиться в работоспособности новичка и его знаниях нутра машины. Тем более что свободного транспорта не было.

- Ты объяснил ему, в чём дело?

- Не помню, - замешкался Шендерович, - кажется, да. Но как только появился списанный из армии студебеккер, я сразу передал ему и даже перевёл в первую колонну.

Альберт Иосифович недовольно поморщился, вспомнив тягостные причины своей уступчивости гордецу.

- И заставил мотаться по пригороду, - подсказал директор, почему-то ещё не забывший деталей заявления Васильева.

- Чтобы освоился с машиной, с дорогами, с условиями работы, для его же блага.

- А зачем после первого же рейса, выполненного, кстати, без замечаний, перевёл к Поперечному?