Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- Договорились, - согласился новый шеф и даже пожертвовал лист из блокнота, куда записал адреса отправителя и получателя грузов. – Туда повезёшь всякое железо, обратно – полный воз колючки и компрессор на прицепе нам. Не забудь доски, ящики, лопату, топор – дорога за Оршей дрянная.

«Слава богу», - облегчённо подумал Владимир, - «я не ошибся».

Начальник тряхнул непокорной тёмной шевелюрой, кивнул на прощанье по-начальнически и заспешил к ожидавшему BMW с дрыхнувшим за рулём директорским бездельником, а Владимир, снова радуясь жизни, бодро зашагал к студебеккеру, напрочь забыв, как и Ирина, о вовремя лишившемся жизни еврее. Надо было спешить к давно ожидавшим трамвайщикам, прокладывающим ударными темпами, по-русски, первые рельсы по центральной улице Ленина, работающим в три смены сдельно и ворчавшим с увесистыми матюгами на каждую задержку.

Светофоров в городе не было, регулировщики стояли редко и только в центре, и он, в спешке влетев на нерегулируемый перекрёсток, чуть не столкнулся с подводой, в которой на больших грязных мешках лежал на спине возчик, одетый в рваньё. Хорошо, что умная лошадь вовремя приостановилась, скосив укоряющий глаз на автолихача, притопнула от негодования левой передней ногой и часто замотала головой вверх-вниз, давая понять, чтобы проезжал, если так спешит. Владимир знал всему городу известного гнедого мерина со звёздочкой во лбу, принадлежащего старьёвщику-пропойце, который, объехав до полудня пункты сбора макулатуры, надирался с друзьями до такой степени, что трупом падал на вонючие мешки и блаженно засыпал, предоставляя лошади самой добираться через весь город до дому. Бедному животному ничего не оставалось, как поневоле выучить планировку улиц, правила уличного движения и знаки регулировщиков. Говорили, что одноцилиндровый живой двигатель ещё ни разу не был виновником транспортного происшествия. Владимир извинительно посигналил и, не торопясь, поехал дальше, поняв чуть было не случившееся столкновение как предупреждающий знак к умеренности в эйфории чувств.

Трамвайщикам было наплевать на какого-то директора, и Владимиру пришлось изрядно пополнить свой запас ненормативной лексики. Особенно упражнялся один, называемый работягами Полярником, старавшийся восполнить неловкость и лень своих рук беспрестанной работой языка.

- Он что, и вправду бывший полярник? – спросил любознательный шофёр у бригадира в затяжной русский перекур.

- Ага, - подтвердил тот, - был на зимовке. – Бригадир свернул огромную козью ножку, зажёг, глубоко затянулся, засыпав всё вокруг себя искрами, и непонятно пояснил:

- В эту зиму в котельной работал кочегаром.

- Не кочегаром, а истопником, - поправил сидящий рядом Полярник, с интересом ожидая рассказа о своей полярной одиссее.

- Тебя, как ни назови, всё равно бестолочь получится.

- Да ладно…

- Как-то рядом с котельной кочегара-истопника прорвало трубу. Горячая вода хлещет струёй, а ему и дела нет – знай, подбрасывает в печь государственный уголёк.

- Морозы были тогда страшенные, - оправдывался герой повествования. – Температуру держать не будешь – трубы враз заморозит.

- Не мог порыв сам починить? – спросил кто-то из рабочих.

- Чем? Пальцем, что ли, заткнуть? Горячая.

- Зачем пальцем, - посоветовал задним числом тот же рабочий, - чем-нибудь другим. Или у тебя уже усох?

- У него вместо члена язык работает, - сообщил другой слушатель.

Бригадир выслушал, не перебивая, дополнительные комментарии к полярной истории и невозмутимо продолжил рассказ, сочетая сразу три приятных дела: отдых, курево и трёп.

- У дверей котельной огромная лужа парит. Стало как в Сочи: из печи южный жар пышет, а из-за открытых дверей доносится плеск и запах тёплого моря.

- Точно, - подтвердил Полярник, - как в чёртовом санатории.

- Ему бы надо сбегать позвонить ремонтникам, а отлучиться нельзя.

- Объект государственной важности, - определил причину «нельзя» один из рабочих.

Бригадир сурово взглянул на неудачливого подсказчика и объяснил сам:

- Бутылёк у него прохлаждается у двери с вечера. Компенсация за вредные условия работы.

- А чё, нет, что ли? – возмутился истопник-полярник.

- Ежели ремонтники придут, придётся делиться, глядишь, и самому не достанется.

- Они такие, - подтвердил кочегар-полярник.

- Какой выход? – спросил бригадир у слушателей и, не ожидая само собой напрашивающегося ответа, продолжил: - Взял он заначку и вместо того, чтобы растянуть на всю вредную смену, нажрался из горлышка по горлышко, закусив луковицей с хлебом. Согрелся окончательно и снаружи, и изнутри, можно и безбоязненно идти звать на помощь. А вода уже у входа булькает, сверху тёплым паром подёрнутая, а снизу холодным льдом подстеленная. Но подручному дьявола и море по колено. Шагнул за дверь, поскользнулся и шмякнулся, подняв кучу южноморских брызг. Попытался подняться – никак. Лежит в луже, балдеет: тепло, мысли всякие приятные кружатся, совсем сомлел и отключился, выставив в морозное небо небритую чёрную рожу.

- Убей – ничего не помню, - сознался Полярник.

- Под утро пошёл снег, лужа, наморозив льдину с впаянным зимовщиком, стекла в сторону, и когда пришла смена, то, если бы не дымящийся окурок, торчащий из-под снега, его бы ни за что не нашли до весны.

- Во, заливает! – восхитился герой.

Кто-то недоверчиво хохотнул, но тут же смолк под строгим взглядом рассказчика.

- Кое-как вырубили его изо льда…

- Живой? – непроизвольно спросил Владимир, забыв, что Полярник рядом.

- А то! – гордо выпятил тот грудь.

- И не испортился, - добавил кто-то. – Только лишнее между ног вырубили, жалко, что язык был во рту.

- …привалили спиной к кочегарке, - продолжал бригадир, - влили через воронку стакан спирту…

- Хорошо пошёл, - вспомнил перенёсший ледяной анабиоз.

- …подождали, пока отдышится, и отпустили домой.

- От спирта растаял, - объяснил сидящий рядом с Полярником работяга, облизав пересохшие от вожделения губы.

- Пошёл наш зимовщик, звеня сосульками, словно новогодняя ёлка с обломанными ветками.

- И не заболел? – ещё спросил Владимир, удивляясь стойкости русского организма.

- Даже насморка не было, - похвастал зимовщик.

- А дома что было? – спросил тот же рабочий.

Герой микроледникового периода засмущался.

- Известно, что: баба оставшиеся сосульки скалкой обломала.

Все дружно засмеялись, затаптывая окурки, и принялись за опостылевшую трамвайную линию.

Вырваться от них, оставшихся на сверхурочную работу, удалось только в седьмом часу, но зато с приличной припиской тонно-километров. Возвращаясь на базу, он вдруг решил заехать к Лиде и узнать, нет ли новых случайных известий от Шатровой. Надежды, конечно, никакой, но… чем чёрт не шутит! Тем более что реальных способов добраться с вестью до Оренбурга не придумывалось.

Проезжая мимо дома Шатровых, он не мог не посмотреть на него, но там было пусто. У дома Лиды остановился, призывно посигналил, проверяя, дома ли хозяйка, и вспомнил, что, вероятно, у неё квартирует Зося. Так и оказалось. Рыжая первой выбежала на крылечко, радостно улыбаясь и светясь тёмно-синими глазами и мелкими веснушками, скопившимися у переносицы, почти бегом устремилась к машине и вспрыгнула на подножку, просунув в окошко кабины смеющееся девчачье лицо.

- Здравствуйте! Как вы узнали, где я живу?

Врать не хотелось, и он, поздоровавшись, выбрался из кабины и вошёл в знакомую калитку следом за квартиранткой.

- Володя! Какими судьбами? – появилась и хозяйка дома, обрадованно глядя на нежданного гостя.

А Зося, услышав, что они знакомы, и значит, он приехал не к ней, обманул, вспыхнула до коней волос, как это бывает у рыжих, взбежала на крыльцо и, не оборачиваясь к нему, звонко выкрикнула хозяйке, еле сдерживая ярость и горе, что ей надо уходить на кружок, и убежала в дом, громко хлопнув дверью.

- Что это с ней опять? – с тревогой спросила Лида. – Вы что-то сказали не так?

- Я даже поздороваться толком не успел, - смущённо ответил Владимир, догадавшись о причине девичьего взрыва.

- Вчера тоже вернулась сама не своя, да, к тому же, поздно, и пахла вином. Закрылась в комнате и горько плакала навзрыд, ничего не объясняя и не впуская к себе. Я вся испереживалась, а она молчит.

Пришлось сознаться, что вчера Зося была у них, и он проводил её почти до дома.

- Вы её обидели?

Он понял подспудный смысл вопроса и покраснел в свою очередь, обвинённый в том, чего быть не могло и никогда не будет.

- Что вы! Она же ещё девчонка. Разве можно?

- Простите, - повинилась Лида за напраслину, - тревожусь как за дочку.

- Обойдётся: переходный возраст, - успокоил специалист по девчоночьей неврастении, обрадованный, вероятно, покаянными слезами племянницы, запутавшейся между нравственным и общественным долгом. – Я приехал узнать, не было ли ещё какой весточки от Шатровой?