Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- Я помню, раньше вы были убеждены в невиновности тёти, почему же, ради чего изменили своё мнение?

- Ради комсомола.

- Ради комсомола вы готовы на предательство даже близких вам людей?

- До свиданья, - едва сдерживая слёзы, не ответила она и почти бегом ушла в темноту, оставив того, с кем хотела бы идти в первых рядах комсомола и партии в светлое коммунистическое будущее.

Так и осталось их пари неразыгранным.

- 10 –

- Наконец-то, - обрадовался Сергей Иванович возвращению несолоно хлебавшего кавалера, - мы уж забеспокоились: не нарвались ли на хулиганьё?

- У него такая бляха, что чёрта отпугнёт, - сыронизировал Сашка, улыбаясь и тоже радуясь возвращению друга.

- Завидуешь? – подкузьмил дядя Серёжа.

- А как же! – честно признался завистник. – Мне такого ни в жисть не заиметь.

- Хочешь, подарю? – предложил Владимир.

- Чужого не надо, - отказался Сашка.

- Завидовать нечему, - успокоил Коробейников, - не всегда награды находят достойных, не в обиду присутствующим сказано. У нас в Управлении все обвешаны ими, а вряд ли кто-нибудь побывал на фронте дальше тыловых служб.

- Правильно, - согласился и Сергей Иванович, - не ордена и другие регалии украшают человека, а сам человек является украшением себя.

- Мы ещё до этого не дожили, - убеждённо сказал Коробейников, - у нас всё ещё встречают по одёжке, а провожают – кто что даст. Порой так и кажется, что в результате классовой борьбы остались только два класса: один ворочит, а другой морочит.

- Ну, зачем ты так? – поморщился комиссар. – Честных людей у нас достаточно.

- Кому от них польза, если только и делают, что честно помалкивают?

- Сергей Иванович попробовал честно сказать, - вклинился ядовитый Сашка, - его тут же и выперли из горкома.

- Хорошо бы сейчас что-нибудь выпить, - неожиданно даже для себя произнёс Владимир, далёкий от русских проблем.

- Алкаш-орденоносец, - засмеялся Сашка. – Так и быть, спасу. От Анны где-то осталась настойка для растирания, пойду поищу, а вы пока не ссорьтесь, а то мне тоже охота.

Воспользовавшись паузой, Владимир обратился к хозяину:

- Сергей Иванович, можно…

- Можно, - прервал тот, - мы уже договорились с Павлом. Другая забота меня гложет: Сашку болезнь одолевает, что делать?

Владимир вспомнил рассказ экс-пономаря.

- Надо отправить его в Крым на зиму. Пусть погреется на солнышке, подышит морским воздухом, отдохнёт от домашней суеты и изнуряющей работы. Там, говорят, санатории для лёгочников хорошие.

- Какие санатории? – вспылил Коробейников. – Немцы в Крыму всё разрушили и испоганили. Камня на камне не осталось от санаториев. И долго ещё не будет. – Потом успокоился, подумал и добавил: - Однако отправить следует.

- Кого куда отправить? – вмешался вернувшийся Сашка, победно подняв вверх поллитровку, заполненную почти до горлышка. На дне угрожающе съёжились красные перцы и слегка порозовевшие дольки чеснока, прикрытые какой-то сероватой травкой. – Держи, - протянул растираловку Владимиру.

- Давай лучше я, - вызвался Коробейников. – Сергей Иванович, где стаканы? – и, получив их, разлил настойку идеально поровну, а затем добавил каждому оставшееся шампанское, объяснив в шутку: - Противоядие.

Владимир, увидев перед собой полный стакан неизвестного русского коктейля, пожалел, что напросился, ощутив в желудке болезненный выжидательный спазм.

- Женщин, слава богу, нет, и пить за них не будем, - поднял свой стакан старший, - и поскольку все – мужики, то выпьем за дружбу.

Задыхаясь от букета, составленного из жгучего перца, едкого чеснока, горькой полыни, сладкого винограда и удушающего спирта, роняя непроизвольно выступившие слёзы, Владимир с превеликим трудом, не прерываясь, одолел гремучую смесь и, раззявив опалённый рот, замахал руками, подгоняя прохладный воздух.

- Выдохни сильнее, - посоветовал Коробейников, глядя на его женские попытки прийти в себя. – Сашка, ты что притащил, негодник? Отравить друзей хочешь?

- Не я, - с трудом выдавил из себя преступник, - Нюрка. Она нарочно оставила.

- Как ты? – участливо поинтересовался наиболее стойкий Коробейников у самого слабого.

- Нормально, - ответил тот, широко улыбаясь и с любовью оглядывая застольную компанию.

- Ешь больше, чтобы не было плохо.

- Так кого куда отправлять будем? – вернулся Сашка к прерванному им разговору друзей, интуитивно угадывая заговор против себя.

- Тебя постановили отправить в Крым, - ответил главный заговорщик.

- Чего я там не видел? Мне и здесь хорошо.

- Подлечиться тебе надо.

- И здесь пройдёт.

Ему стыдно было быть больным среди здоровых, стыдно, что друзья знают о болезни, и злила забота здоровых о больном.

- Чем там лучше?

- Ты не заводись, а пойми, - начал увещевать Сергей Иванович строптивого товарища, - мы не предлагаем ничего сверхъестественного и обременительного для кого-нибудь. Сбросимся деньгами, съездишь на месячишко-другой, пока здесь сыро и холодно, подышишь, как обещает Володя, тёплым морским воздухом, погреешься на жарком солнышке, поешь фруктов, покажешься тамошним лекарям – они все там спецы по лёгочным заболеваниям. Станет лучше – оставайся ещё, устраивайся на временную работу до полного выздоровления, сочиняй свою книгу, которую здесь, в суете, никогда не напишешь. Не понравится – возвращайся, ничего от тебя не убудет, только кругозор расширишь. Считай, что спроваживаем в отпуск. У тебя большие планы, можно сказать – грандиозные, но большое стоящее дело с плохим здоровьем не сделаешь, это я тебе по собственному опыту говорю. Решайся. Надо уметь бороться не только за других, но и за себя.

- Я никогда не был так далеко, - начал сдаваться Сашка. – Где я там приткнусь? Знакомых-то нет.

Ему и самому захотелось уехать куда-нибудь, развеять тоску об ухудшающемся здоровье, разобраться в разбегающихся мыслях о политическом устройстве свободной независимой республики, возрождении национальной культуры и образования, организации национального движения молодёжи. Хорошо бы на досуге обдумать схему книги по истории Белой Руси и белорусинов. Кружок, который он затеял, окончательно развалился под натиском Анны, не пожелавшей делить организатора ни с кем и попросту вдруг испугавшейся, что безобидное собрание белорусов – антисоветское и, следовательно, смертельно опасное. Кто её так напугал? Надо бы и с Верой как-нибудь помириться.

- Завтра же схожу в центральный госпиталь, - пообещал настойчивый комиссар, - узнаю, куда лучше ехать, а там ты со своим общительным характером найдёшь, где пристроиться, и доедешь без хлопот, уверен. Договорились?

- Веру перетащу, подумаю, - ещё поартачился Сашка для вида, уже обдумывая, что с собой взять и в чём ехать.

- Подумай, - разрешил Сергей Иванович, - только недолго и как мужчина. Забеги в нашу больничку, расскажи, что уезжаешь, получи справку, чтобы на работе отпустили и билет на поезд дали, да что я всё как малому рассказываю – сам знаешь.

- Должок-то не скоро получите, - пообещал отпускник.

- Не держи на уме, - успокоил дядя Серёжа. – Если понадобится – напишешь, ещё вышлем. Так? – обратился к партнёрам.

- Пускай отдаёт фруктами, - согласился счастливый Владимир, боясь пошевелить отяжелевшей головой, - люблю персики, хотя и не ел никогда, - он радостно засмеялся своей плоской шутке.

- Главное – выздоравливай: в этом твой должок, - успокоил и Коробейников. – Сегодня мы тебе поможем, завтра – ты нам, только так и можно выжить.

- Неплохо было бы, если бы и наша родная власть помогла, - добавил Сашка. – Хотя бы не давила страхом. А то – ни бзднуть, ни, тем более, пёрнуть нельзя без разрешения. Наш работяга всего боится: боится, что не дадут премию, а без неё семье по-настоящему не выжить; что обделят талонами, а ребятишек в школу не в чем послать; лишат – самое страшное – продуктовых и, не дай боже, хлебных карточек, и тогда – только вешаться; снова отодвинут в очереди на комнатёнку в бараке; не выпишут угля и дров, срежут тарифы, не дадут давно обещанного разряда; боится заболеть, опоздать на работу, сделать не так, как сказали, а лучше; боится собираться в компанию, сказать что-нибудь не то и не так, и лучше помолчать даже дома, чтобы соседи не услышали; боится засмеяться невпопад, заплакать не по причине; боится в очереди в магазине, в бане, где все голые и одинаковые, в том числе и стукачи; боится задницу в сортире газетой подтереть – а вдруг там портрет какого-нибудь вождя или призывы куда-нибудь в неизвестное будущее; боится… да всего боится.

Сашка облизал пересохшие воспалённые губы, сумрачно оглядел застывших за столом друзей, а Владимир невольно подивился зигзагам судьбы, свёдшей воедино комиссара-коммуниста, чекиста, националиста-антикоммуниста и американского шпиона, нечаянно нашедших общий язык.