Всех вас и благочестивых христиан да помянет Господь во Царствии Своем… Другой молитвы нету.
– Благочестивых, значит, – сказал старичок.
– Благочестивых, – подтвердил отец Александр. – Да в чем дело-то?
– А дело в том, – не унимался старичок, – что молитесь вы совершенно неправильно. Потому что вы молитесь за всех благочестивых христиан, тогда как Христос приходил вовсе не к благочестивым, а ко всем тем, кто нуждался в его помощи и поддержке. А таких на свете, конечно, гораздо больше, чем просто благочестивых, за которых вы молитесь во время Великого входа.
– Что-то я не понимаю, – сказал отец Александр, морща лоб и расставаясь с последними остатками дремы.
– Что же тут непонятного, сынок? – спросил старичок, вновь улыбаясь. – Есть Канон, в котором прописано, что в этом месте следует молиться без исключения за всех православных христиан, тогда когда вы молитесь только за благочестивых. Есть, по-вашему, разница?
– Не может быть, – отец Александр мгновенно проснулся.
– Еще как может, – ответил монах и добавил, – вот поэтому-то некоторые ваши молитвы и не доходят до Неба. Ведь даже маленький ребенок знает, что в безграничной милости своей Господь призывает всех, а не одних только благочестивых, о чьем благочестии еще можно сильно поспорить.
– Это, конечно, – сказал отец Александр, видя вдруг, как его собеседник неожиданно поплыл над землей, одновременно делаясь почти прозрачным, так что сквозь него уже можно было увидеть растущий позади куст акации и желтую от каких-то невзрачных цветов клумбу.
Дыхание отца Александра на мгновение прервалось.
– Кто вы, батюшка? – с трудом спросил он, чувствуя, как земля плывет у него под ногами и стук сердца отдается в висках.
– Грешный инок Илларион, не достойный Божьего снисхождения, – отвечал монах, клубясь, словно дым от горящего кадила, и постепенно тая и исчезая.
– Грешный инок, – шептал отец Александр, пытаясь открыть глаза и жмурясь от бьющего в лицо солнца. – Грешный инок, не знающий небесного снисхождения… Что же это за день-то сегодня такой?
Потом он с трудом открыл глаза и сказал:
– Ну конечно, это был сон…Что же еще?
Но все случившееся, похоже, было совсем не сном, о чем свидетельствовали хотя бы все еще кружащие над землей кружева дыма, неизвестно как сюда попавшие…
2
Тем же вечером отец Александр собрал несколько заслуживающих доверия монахов и рассказал им о сегодняшнем происшествии. Как и следовало ожидать, мнения присутствующих разделились.
– А может ты того? – спросил прямодушный Маркелл. – Что называется, увлекся?.. С кем не бывает.
– Ну, знаешь, – отец Александр махнул рукой. – Сам ты увлекся.
– Я-то как раз не увлекаюсь, – сказал Маркелл. – А вот кое-кому следовало бы поостеречься.
На некоторое время в келье воцарилось молчание. Потом отец Ферапонт сказал:
– Надо сообщить прихожанам и игумену… В конце концов, мы изменили текст Литургии. По головке нас за это никто, между прочим, не погладит.
– Еще как не погладят, – подтвердил отец Мануил.
– А я думаю, следует все оставить как есть, – сказал отец Иов. – Зачем лезть в неприятности? Пускай сами приходят, тогда и поговорим.
– Боюсь, что они уже пришли, – сказал отец Александр. И это было правдой.
3
Неизвестно в точности, к какому решению пришли в тот вечер отец Александр с братией, однако прекрасно известно, что на следующее утро, похоже, весь поселок собрался в храме и на церковном дворе в ожидании злосчастных слов о благочестивых и неблагочестивых христианах.
Когда же служащий в этот день отец Маркелл провозгласил «Всех вас и благочестивых христиан да помянет Господь во Царствии Своем», словно одно единое «Ах» вылетело из сотен ртов и устремилось в небеса, чтобы донести туда свою молитву за благочестивых христиан, не желающих делиться своим благочестием с кем бы то ни было еще.
– Говорил же я вам, – шепотом сказал отец Александр стоящему рядом отцу Иову. – Вот теперь идите, расхлебывайте всю эту кашу.
– Может, еще образуется, – отец Иов посмотрел наверх, словно он действительно рассчитывал на помощь Небес.
Однако ничего, кроме хаоса, безобразия и абсурда, почему-то не образовалось.
Уже к полудню широкие православные и трудящиеся массы, не желающие никаких перемен, выдвинули из своей среды предводителя и поклялись идти за ним, куда бы он их ни повел, хоть до самого Кремля. Предводителем оказался всем известный пушкиногорский дебошир, пьяница и вор дед Митрич Маросейкин из Мехова, о котором было известно, что его изгнали когда-то из милиции за то, что он гнал на работе самогон. Еще про него было известно, что самогон, который он гнал, всегда был самого хорошего качества, потому что его рецепт был получен непосредственно из рук святых Николая Мирликийского и Ксении Блаженной, которые, как уверял Митрич, «плохого не дадут».
Напротив, другая масса православных трудящихся, желающих перемен и, при этом, желающих их немедленно, избрали своим предводителем Гриню Недоделанного, который только-только отмотал свой третий срок и теперь собирался баллотироваться на должность председателя поселка, в чем его поддерживало подавляющее большинство избирателей, которым сильно нравился Гринин призыв немедленно все отнять, а потом все по-братски разделить, потому что этого хотят Иисус Христос и Православная русская церковь.
Встретившись возле Святых ворот, два корифея современной местной политики презрительно оглядели друг друга и синхронно сплюнули себе под ноги.
Затем дед Митрич сказал:
– Ты бы, Гриня, не лез бы, куда не надо. Неровен час, Господь о тебе вспомнит, куда тогда денешься?
– А ты меня Господом не стращай, пуганые уже, – отвечал Гриня, широко улыбаясь и сверкая золотой фиксой во рту. – Мы и через таких, как ты, скакали и ничего, живы покамест.
– Это покамест, – сказал дед Митрич и сплюнул еще раз себе под ноги. – Потому что я еретика за сто метров чую, так что не обманешь, не на того напал.
– А вот и посмотрим тогда, на того или нет, – отвечал Гриня, покрываясь красными пятнами, что было верным признаком того, что он, наконец, разозлился. – Или ты думаешь, что вход в Царство Небесное для всякой шантрапы, что ли, открыт?
– Насчет шантрапы, это тебе виднее, конечно, а вот о Царстве Небесном тебе бы лучше помолчать, – сказал Митрич и неожиданно бросился на народного избранника, явно желая выцарапать тому глаза.
4
Этот небольшой инцидент не испортил, однако, настроения большинству присутствующих, переживающих в эти часы нечто вроде эйфории, от которой кружилась голова и все мечты казались вполне достижимыми. Драчунов растащили, и они отправились по своим делам, то есть готовиться к последней и решительной битве со всеми отщепенцами, покусившимися на чистоту и истинность православной веры.
Между тем, наконец, дошло дело и до игумена.
– Что это у нас ходят какие-то странные люди, – сказал он, в упор глядя на отца Александра, словно заранее зная о нем что-то такое, чего тому было бы лучше не демонстрировать. – Нет, ты только посмотри. Собираются, шепчутся, переглядываются… Это что у нас, революция началась? Наместника свергать будем? Так ты им скажи, что это еще никому