Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

возвращаться. Все ее милые мечты о том, как они увидятся после долгой разлуки (целых четыре дня!) и как будут друг другу рады, и как он будет ласково гладить ее по-новому прихваченные широкой заколкой на затылке волосы, и как она будет жарить ему оладушки, а он сидеть с газетой не в гостиной, а тут же, на кухне, рядом с ней, и она ему будет рассказывать про заболевшую родственницу, а он – внимательно слушать и любоваться на ее покрашенные в парикмахерской химическим способом за целых тридцать рублей ресницы и брови – все, все было перечеркнуто и разрушено, не успев воплотиться, одним лишь грубым и неотесанным поступком. За что? Что она сделала не так? Что она ему сделала? Или лучше всего – что она ему не сделала? Голова пошла кругом, в глазах защемило, нос набрался влагой, и по щекам побежали предательские слезинки. Господи, когда она последний-то раз плакала? На выпускном в школе, глупой девушкой, которую не пригласил на танец кавалер?

Утирая слезы фартуком, Глафира положила совок и веник под мойку, потом повесила фартук на гвоздик на стене, села на стул и вдруг почувствовала себя такой одинокой, глупой и беззащитной и – хуже того – никому не нужной и… старой… От этого она стала еще больше всхлипывать. В припадке жалости к себе она вынула «Пиковую даму» из кармана фартука, швырнула ее обратно в мусорное ведро и не услышала, как в ванной что-то щелкнуло, брякнуло, и как с полочки на пол полетел так и не отмытый ею до конца помазок Витольда.

XV

На этот раз, увидев племянника в жутком состоянии, Серафима решила не только прибегнуть к домашнему лечению и молитвам, но и вызвала врача, чего не делала со времени его последней детской простуды, когда он еще ходил в пятый класс. Уже тогда седенький, хрупкий доктор Сергей Ипатьевич Горницын еще больше состарился, усох и стал похож на древнего звездочета из арабских сказок, который вот-вот потрет своей высохшей ладошкой потускневший бок волшебной лампы, и в комнате вырастет огненный джинн. Горницыну не хватало только остроконечного колпака, усыпанного звездами, или, на худой конец, тюрбана с павлиньим пером посередине. В докторе было что-то очень милое и комическое, и, не будь Севке так худо, он бы обязательно рассмеялся.

Севкино сердце бешено колотилось помимо его воли, как будто кто-то нажал на потайную кнопку или завел его, как игрушечного зайца с барабаном и двумя палочками в лапах – незадолго до своего переезда на улицу Костанди Калерия как-то уступила просьбам сына и купила ему такого зайца в универмаге. Он так неистово барабанил палочками, что очень быстро сломался, и его пришлось разобрать, чтобы «починимить», как говорил Севка, но собрать зайца назад, увы, не получилось.

Вообще-то Сергей Ипатьевич был детским, а не взрослым врачом, но он хорошо знал Серафиму и ее сестру Калерию – одно время та давала уроки пения его внучатой племяннице Маше, которая даже заняла призовое место на конкурсе молодых дарований при Доме культуры. К тому же он лечил Севку еще маленьким, и Серафима подумала, что ему будет легче разобраться, что к чему.

Горницын сидел перед диваном и стареньким, потертым фонендоскопом, против света очень похожим на змею, внимательно прослушивал тоны сердца и легкие пациента, который из щуплого мальчугана с озорными вихрами и вечными ушибами и ссадинами где только можно успел незаметно превратиться в стройного молодого человека с темно-русыми волосами, падающими ему сейчас на лицо всклокоченными липкими прядями.

Впрочем, удивительное превращение мальчугана в юношу как раз было частью вполне реального волшебства, с чем Сергей Ипатьевич сталкивался с того самого дня, как лет сорок назад решил стать детским врачом. Дети разных возрастов, от младенцев до выпускников семилетки, как грибы после дождя, подрастали и неузнаваемо менялись на его глазах. Они болели, падали, разбивали коленки, чихали и кашляли, принимали лекарства, раскрывали широко рты, давясь под нажимом металлического шпателя – его всегда держали в стакане с хлорамином, – показывали язык и говорили «а-а-а», a потом полоскали гланды соленой водой, пили порошки, плевались горькими таблетками, истошно ревели, когда им заливали раны зеленкой или йодом, и при этом все время росли, преображались день ото дня, взрослели, а доктор Горницын старел и удивлялся, как быстро летит время, и получалось, что вся его жизнь так и прошла в пользовании этих ревущих карапузов и нескладных подростков, в повязках, уколах, осмотрах и плановых профилактических прививках.

Волшебство еще заключалось в том, что Сергей Ипатьевич творил его сам каждый день. Его пациенты не могли пожаловаться на неосведомленность доктора в их недугах, поскольку ему никогда не надо было часами нудно расспрашивать больного, что с ним не так и что у него болит. Диагноз он ставил быстро, четко, мельком взглянув на страдальца и просто посчитав его пульс и послушав дыхание, что занимало минут пять – десять от силы, но, несмотря на кажущуюся мимолетность такого осмотра, в поставленном диагнозе Горницын практически никогда не ошибался.

С опытом природное чутье у него только многократно обострилось, и поэтому, когда доктор зашел в Севкину комнату, сел перед ним на стул и увидел его лихорадочно блуждающий взгляд, расширенные зрачки, нервную дрожь в пальцах, мокрый от пота лоб и вялые руки, он уже примерно составил себе картину заболевания. Сергей Ипатьевич всегда ставил диагноз от отрицания. Если у пациента нет температуры под сорок и это не вирус и если он не принимал сильнодействующих средств или алкоголя, то это астенический невроз на фоне навязчивых состояний. «Ну откуда ты можешь это знать, Горницын?» – тут же спросил внутренний голос, на что Горницын ему мысленно ответил: «Сам не знаю, но чувствую. А вот сейчас сделаю осмотр, и диагноз подтвердится». Так и случилось. Задавая короткие вопросы то Севке, то Серафиме, водя перед Севкиным носом небольшим молоточком и им же постукивая его по коленям, Сергей Ипатьевич спросил:

– Кошмарный сон, говорите, периодически снится?

Серафима кивнула:

– Да, с того момента, как ему все рассказала, так он теперь это часто видит во сне.

– Н-да-а, – протянул доктор, – н-да-а. Любопытно. – Если бы у доктора сейчас на носу были очки, то он бы их обязательно поправил, но их у него не было: с годами юношеская близорукость перешла в дальнозоркость, и в очках надобности больше не было, поэтому он только почесал переносицу и пожевал губами.

Горницын не спросил, что именно больной видит во сне. Он догадывался.