— Из-за Бенедикта? Думаешь, ему больше делать нечего?
— Оба его родителя злопамятны, и вряд ли он вырос другим. Я уверен, что он не присмирел, а ищет варианты отомстить чужими руками. — Родерик помолчал, словно колеблясь. Я молча ждала. — Но дело не только в Бенедикте. Я очень надеюсь, что и Алек, и Рейт правы, а я просто делаю из мухи слона. Но если в этом году еще один студент загуляет, я не хочу, чтобы им оказалась ты.
— Я не собираюсь… — начала было я, осеклась, сообразив. — Думаешь, Конрад на самом деле не загулял?
Родерик ответил не сразу:
— Не знаю. Каждый год в университет поступает около двух сотен студентов. Каждый год отсеивается десятка два первокурсников. Большей частью это целители, у которых не оказывается дара…
— Дара? Разве можно поступить без магии? — перебила я.
— Магия само собой. Но дар целителя состоит в том, чтобы использовать не только свою силу, как это делают боевики и остальные. Целитель — тот, кто собирается практиковать, а не пользоваться азами, как пользуются ими, скажем, хорошо обученные боевики. Должен быть способен черпать силу непосредственно из Морока и пропускать через себя. Знаешь, как в той задачке с бассейном и двумя трубами. В одну втекает, в другую вытекает…
Не знаю, но смысл его слов примерно был мне ясен. Морок — место, где проходят души по пути к богам. Магическая изнанка мира.
— Ускоренное восстановление требует от тела слишком много сил, обычно у тела столько нет. Целитель заменяет их магией, но если использовать только свою, если нет дара проводника силы, то истощишься почти мгновенно.
Вот, значит, почему Оливия переживала, что не сможет удержаться на факультете.
— Разве это нельзя проверить заранее?
— Можно. Истощившись практически до смерти — только на ее грани открывается этот дар. Слишком опасно. Поэтому целителей начинают учить, и рано или поздно те, кто способен черпать магию в Мороке и пропускать через себя, интуитивно обращаются к этому дару. Кто не может… — Он пожал плечами. — Поэтому с целительского отсеивается довольно много. Часть, конечно, переводится, но часть просто уходит, не справившись с разочарованием.
Ну да, знатнюкам ведь не надо зарабатывать себе на жизнь, за них работают те, кто живет на их землях. На университете свет клином не сошелся.
— Еще всегда — и на всех факультетах — есть те, кто не справляется с учебой или обнаруживает, что на самом деле хотел совсем не того.
Родерик снова замолчал, будто задумавшись, и я опять не стала его расспрашивать.
— Словом, нет ничего удивительного, что среди этих отсеявшихся кто-то просто собирает вещи и исчезает, никому ничего не сказав. Но почему-то каждый раз это случается в первый месяц учебы. Каждый раз пропавший — тот, кто учится по императорскому гранту или приехал из какой-нибудь дальней провинции. Словом, человек, которого никто не хватится. Или хватится, когда искать будет поздно.
— Но это выглядит логично. Если человек не успел ни с кем завести дружбу, то и прощаться ему не с кем. Как тот же Конрад. Вечером запил, утром проспался, огляделся и решил, что вовсе незачем вставать ни свет ни заря, чтобы скакать голым по улице…
Родерик расхохотался.
— Не голым. Полуодетым.
— Знаешь, для меня невелика была разница, — буркнула я, заливаясь краской.
— Ты так мило краснеешь. Ради этого стоит проснуться ни свет ни заря и раздеться.
Родерик склонился ко мне, отвел с моей щеки прядь волос, заправляя за ухо и шепнул:
— Может быть, даже совсем.
— Что ты несешь! — Я прижала ладони к горящим щекам.
— Дразню тебя. — Родерик широко улыбнулся, но, к радости моей, продолжать тему не стал. Снова посерьезнел. — Ты права, это выглядит логично — если человек ни с кем не сдружился, то и прощаться не будет. И искать его не станут. Он может даже вещи бросить, если всерьез загулял или решил, что они не стоят возни. Может быть, я ищу в темной комнате черную кошку, которой на самом деле и нет. Но я очень не хотел бы, чтобы ты оказалась среди тех, кто покинул университет, не попрощавшись.
31
— Да кому я нужна? — пожала я плечами.
— Мне, — неожиданно серьезно ответил он.
Я смутилась окончательно, потупилась, не зная, что ответить. Не может же быть, чтобы он всерьез.
— Я не смогу все время сопровождать тебя, — продолжал Родерик, будто не заметив моего замешательства. — Но очень прошу, постарайся не ходить одна.
— Постараюсь, — выдавила я, так и не решив, верить ли ему. Может, он меня разыгрывает. Или вешает на уши лапшу, чтобы казаться значительней. Нет, это вряд ли, цену себе Родерик явно знает.
— Вот и хорошо, — совсем другим тоном произнес он и добавил: — Ты точно собираешься в библиотеку? Обычно после первого занятия домашек нет.
— Точно. — Я вздохнула. — И вечером я не смогу с тобой встретиться.
— Рейт? — догадался он.
Я кивнула.
— Тридцать часов в столовой.
— Получается, у тебя не будет свободных вечеров до самого посвящения, — задумчиво произнес Родерик.
— Посвящения?
— В студенты, вечер для первого курса.
Правду говоря, сейчас меня совсем не заботил какой-то там вечер, тем более что нарядов у меня все равно не было. Куда больше меня беспокоила реакция Родерика. Что, если он, как и утром, обвинит меня в увертках? Решит, что я специально ввязалась в драку, чтобы увильнуть от свидания?
Родерик улыбнулся.
— Ничего страшного. Кофейни никуда не денутся, я тоже.
У меня камень с души свалился.
— Спасибо, — выдохнула я.
— Не знаю за что, но пожалуйста, — пожал плечами он и полюбопытствовал: — А библиотека? Этельмер или Бересфорд? Кому из них ты нечаянно наступила на хвост?
— Неужели Этельмер тоже заставляет писать доклады в качестве наказания?
От него я бы ожидала десяток кругов по полигону или какой-нибудь пробежки по полосе препятствий.
— Еще как, — рассмеялся Родерик. — Он считает, что боевик