«Сгорела ты, пропала»!
И выскочил «он». Сколько ни кричал, она без движенья. Старик велел все окна закрестить. Голос кричит: «Сожгу!» А сделать ничево не может. На женчину крест надели, она очнулась:
— Не оставляйте ни на одну минуту меня! Если мне захочетса изопражнитса или помочитса, не спускайте одну. Хоть совесно, буду ходить с мушшиной.
Она рассказала, што в худой час родители ее проклели и «он» унес ей. В этих горах в ево помещеньї она и жила с ним.
Так девица жила с промышленниками до весны, просто пассажиром сидела.
Вот они запоходили, и как раз шли наволок мимо этой горы, где она жила с лешим. Она и говорит:
— Паруса уберите лишны, он пустит ветер, вас может опружить.
Действительно, подул ветер, еслиб паруса не убрали, могло бы ренгоут сломать. И видят, как «он» по горам бегат, в руках ребенка держит. Вот прибежал на остальну гору, разорвал ребенка пополам и кинул в лодью.
«На-же тебе половину!» Но помахнулса, одна только капля крови попала, и судно стало бочить. Она кричит:
— Ножом стесните скорее, а то опружит!
Как топором стеснили, так судно выправилось. Приехали в Архангельско.
Теперь все выжидательно посмотрели на Печорца, и он медлительно начал.
24. Богатый купец и сколотный сын
У купца боhатого родилась дочи. И было ему в ту-жа ночь сновение, што в ту-жа ночь родитсе у девки сколотной сын и женитсе на его дочери. И, действительно, в ту-жа ночь девка одна принесла сколотного.
«Ах, нечесно. Как ето сколотной женитсе на моей дочери? Етого уж нельзя допустить». Он все за етой девкой, да за ее ребенком присматривал. Слыхал, што он уж в грамоту отдан и хорошо ето дело понимает.
Вот он жоны за чаем говорит:
— Я думаю етого-то мальчика в прикашьчыки взять.
— Што ты? Он мал ешьчо, совсем глупой!
— Нет, он грамотной.
И поехал он за етим мальчыком. Встретил его около ворот, разговариват с їм:
— Не идешь-ле ко мне в прикашьчыки?
— Я ведь мало наук произошел.
— Довольно.
— Я не знай, как мама.
Они пошли в избу. Он матери говорит:
— Отпусти его ко мне в прикашьчыки.
— Што ты? Он ведь ешьчо глупёшенек!
— Нет, он шьчытать может и хорошо грамотен. Я триста рублей положу жалованья.
— Я уж не знай, как он хочет.
— Как ты, мама, хочешь, а только пора учиться, как хлеба наживать.
— Ну, што-ж, иди!
Вот етот купец деньги на стол выложил, а мальчика взял с собой.
Стал етот мальчик в лавки помогать, и народу навалилось в етой лавки: никовда такой торговли не было и покупатели все довольны и все етого мальчика дарят.
Он думает: «Нечесно ето будет! Он женитсе на моей дочери. Нать удумать што-нибудь».
И удумал етого мальчика извести. Скликал своїх дворников, дал їм двести рублей.
— Возьмите его, поежжайте с їм загород и бросьте в речьку, под мост. Там речька.
Они взели мальчика, поехали, на мосту остановились:
— Што вы со мной делать хотите?
— Да вот хозеїн велел тебя в речку бросить, утопить.
— А много-ле вы корысти возьмете?
— Да вот он нам двести рублей дал.
— Возьмите всю мою казну, а меня отпустите.
— Куда-жа ты денешьсе?
— Я иду в странные города до возрасту.
Они подумали, што из чужого дела душа губить, и отпустили его. К купцу воротились, он спрашивает:
— Ну, што спустили?
— Бухнул!
Ну, прошло колько-то времени, приехал из странных городов етот детинка, порядоцьной стал, сам из себя хороший, пригожий, — красавець!
Етот купец посмотрел его, домой пришел, повалилсе с женой и бает:
— Ах какой молодець! Какой нарядной! Его бы в прикашьчыки взять!
— Што-ж, возьми.
Он стал его приглашать.
— Што-ж, я за тем и приехал, места їшьчу.
— Вот, все тебе книги, колокола, все тебе давосьни дела!
Ах, прикашьчык хорош: товар берет, просто на него гледеть приятно, все… И стал с женой советоваться: нам-бы такого зятя: што вострой, што чего, што смирной, торгует, дак…
— Што-жа, говорит жона, пусть идет в дворовики к нам.
В утрях стали чай пить. Купец его зовет с ними чай пить, а тот што-то в лавке поправлял, отвечает:
— А вот поправлюсь, приду.
Ну, поправил там што надо, пришел; купец стал ему говорить:
— У меня етакое житьё, купечесьво…
Махонька перебила:
— А мать свою узнал?
— Уж погоди, где тут мать… до утра хватит…
Так себе побаїли, по рукам ударили, и повеласе и їх свадебка.
— Ах, какой зять хороший!
Неделя там прошла, купець и говорит:
— Ты можот желашь к своїм съездить, дак поежжайте, я спускаю.
— Только уж и вы, папенька, с нами.
— Ладно.
Средились. Купець велел запречь коней самолучших. Едут.
И приворачивает зять к избушки, hде его мать.
— Што ты ето, куда?
— Да надо тут кое што взять.
Она у ворот стречает:
— Куда вы отправились поездом?
Зашли все в избу, тут он ей в ноги пал.
— Здрастуй, маменька!
Тот и оплыл: вот тебе! Сбылось таки!
Вот сон не врет!
Отгостили у етой сватьюшки, отправились.
Стал купец думать, как бы зятя извести:
Пошлю его по всей солнечной округе узнать, есть-ли хто меня боhатей. Дам ему большую казну, его уж непременно убьют.
И послал. Отправился тот на три года, ходил, ходил, шьчытал, шьчытал, написал етого архиву больше вашего, вернулся обратно.
— Много-ле купцей боhатей меня?
— А вот на, сам щитай, смотри.
Шьчытал, шьчытал, разбирал целу неделю и бросил: нет купцей боhатей меня… Ах ты ну!
Пошлю-ка я его к hосподу боhу спросить, есь-ли хто на земли боhатей меня. Пушьчай ходит, докуле не найдет hоспода боhа. Дак уж не вернетсе. Пропадет-ле hде.
— Вот, ешьчо потрудись, зять: сходи-ка ты ко hосподу-боhу и спроси его, есь-ле хто на земли боhатей меня.
Зять склалсе в котомоцьку, попростился со веема и отправился. Шел, шел, года два прошетался. Стретился ему старичек:
— Куды идешь?
— Носпода-боhа искать.
— Нде-жа сыскать тебе? А быват hосподь-боh дас. Одна-кожа я тебя направлю. Иди к синему морю, тебя извошшики перевезут.
Вот пошёл он, шел близко-ле, далеко-ле, низко-ле, высоко-ле, дошел до синя моря.
Там никого нет, только лодка бегат. Никого в ей нет, нет весел, ничего, а лодочка бегат, только шустат.
Он и скрыцял:
— Лодочка-Самоходочка, перевези меня!
Лодочка сейчас подбежала.
— А ты, hосподи, дай мне поветерь и погоду.
И дал ему hосподь поветерь и тиху погоду. Перевезла его лодочка, отвернулась, побежала обратно.
Шел он подле синего моря и повстречалась ему избушка небольша. В етой избушки мужик да женшьчына мечут кален камень из грудей в груди.
— Куда пошел?
— Носпода-боhа искать.
— Ах, доброй человек, спроси про нас, докуда мы будем мучатьсе?
— Ладно. Боh судит, дак увижу, спрошу.
(А ето кум да кума блуд сотворили, за тот грех.)
Шел дальше, опять изба, в той избы из ушата в ушат воду переливают мужик да женшьчына.
— Куда идешь?
— К hосподу-боhу.
— Спроси про нас, долго-ле нам мучитьсе?
(Они молоком торговали, да воду лили, за што їх hосподь трудит.)
Переночевал, пошел дальше, — лежит громадна шьчука на берегу, как дом лютой. Он ужахнулсе.
Она ему молитсе:
— Свороти меня в море.
— Да hде-жа? Ты, как два дома лютых, я боюсь и подойти к тебе.
Пошел дальше. Шел близко-ле, далеко-ле, низко-ле, высоко-ле, день до вечера, красна солнышка до закату. Стретилсе старичек (а это был сам hосподь).
— Куда пошел?
— Носпода-боhа искать.
— Нде-ж тебе его найти?
— Нде hосподь судит.
— А што видел?
— Видел, лежит шьчука огромадна, как дом лютой. Как она мне коконалась в воду ее свалить. Я устрашился к ей подойти.