у соседей что-то произошло.
Две другие сестры молчали, они обдумывали только что услышанное. Третья продолжала, потому что и ей тоже было наплевать на квартиру.
— Я третий день не вижу одного из них… Не сидит на диване… В командировку не мог уехать, потому что не работает, а может, пошел работать. Нет его. Может, они расстались?
— Ты хочешь сказать, что Индеец дарит квартиру Фанни?!
— Я же сказала. Одинокий педераст в пустой квартире — не очень веселое зрелище… Посмотрите на него!
Он выщипывал брови перед зеркалом, подставив его к окну и высунув от усилия язык. Его глаза были наполнены слезами. От боли он промахивался. Глотал свое раздражение… Терпел. Выщипывание бровей требует терпения.
— И он знает, что я подарю ее Мане?!
— Знает. Я все ему рассказала. Он считает, что это глупо, когда жизнь зависит от квартиры…
— А про Венеру сказала?
— Сказала.
Сестры снова замолчали. В этот раз они не обдумывали услышанное. Они ждали, что скажет третья, но она пялилась в окно.
— И?
— Что?
— Что Зафир думает о Венере?
— Он сказал, что если бы это были не мы, то был бы «тот мерзавец».
— Какой?
— Какой мерзавец?
— Понятия не имею. Девчонки! Как вы думаете, может ли с педерастом приключиться что-нибудь еще хуже этого?
— Хуже чего?
— Хуже того, что он педераст?
— Ты не спросила его, кто этот мерзавец?
— Спросила. Он не хочет о нем говорить.
— Ну и ну.
— Значит, мерзавец все-таки существует…
— У нас есть мука?
— Мука?!
— Нет. В этом доме некому готовить. С тех пор как я заболела, вы даже яичницу себе не поджарили… Мы дошли до крошек и крошечек…
— Все. Я пошла за мукой.
Лили вышла с абсолютной уверенностью в том, что мука — это сейчас самое важное.
В тот же момент А., который убил Б. сковородой, рассматривал себя в зеркале. Это было чужое лицо. С каждым днем оно становилось все более старым и порочным. Глаза опухли, губы истончились, подбородок безвольно падал, терял очертания и становился похожим на… А. становился похожим на женщину. На состарившуюся потаскуху. Ему хотелось пойти в свое любимое заведение, но там все будут спрашивать о Б. А. может сказать им. Он знает, где сейчас Б. Но спрашивающим не понравится ответ. А. лгал. Тогда кто-то позвонил во входную дверь. А. был готов врать до самой смерти.
В то же самое время в другом месте Добренький Бобо сидел на подушечке, вышитой его сестрой.
— Заставишь ее переписать на тебя и комнатенку.
— Зачем? Куда она мне?
— А ей зачем? Она же не унесет ее в могилу?
— Мне она зачем, скажи?
— Будешь ее сдавать. На эти деньги будешь жить. Я же не вечна.
— А я не живу на твои деньги…
— Неблагодарный.
— Мы продадим комнатенку и повезем ее лечиться.
— Глупый. От этого никто еще не вылечился.
— Я должен попробовать.
— Скажи еще, что ты ее любишь.
— Я ее люблю.
— Тупица. Ты выйди, посмотри, какие тетки ходят по улицам. Они все твои.
— Я ее люблю.
— Кретин.
— Если ты еще раз меня обзовешь…
И вдруг Добренький Бобо догадался.
— Деревенщина!
И его сестра разрыдалась. Она забилась в вышитые подушечки, и ее будто прорвало. Она ревела, надрываясь. Ее рот широко раскрылся и не мог закрыться.
Она жила с затаенной мукой. Сейчас это мука вышла наружу. Освободилась. Стала достоянием Вселенной.
В то же самое время в дверь А. продолжали настойчиво звонить. Он встал и засеменил по коридору. Он семенил, потому что думал, что такая походка выглядит аристократично, а вовсе не потому, что был гей.
— Здравствуйте! Давно не виделись! — Голос Лили звучал как реклама витаминов — жизнерадостно и энергично.
— Мы не знакомы. — А. был разочарован. Он не ожидал увидеть женщину.
— Я живу напротив! Ваша соседка. Я подруга Матвея. Не могли бы вы одолжить мне немного муки, а то…
— Матвей — это я.