— Я… расскажу вам о нем. Вы, как никто, заслуживаете знать. Мой брат, он… — я положила ладонь на покрытый снегом борт и остановила взгляд на дважды сломанных пальцах, — Людо был очень целеустремленным человеком. В этом вы похожи. Однажды приняв решение, он твердо шел к цели, нашей общей цели, которую у меня не хватило духа реализовать до конца.
Я умолкла, и Омод не прерывал этой тишины, лишь ветер шумел в перекрытиях.
— В каком-то смысле я его в этом… Нет, не в каком-то смысле — я его предала. — Я сжала борт, чувствуя, как нарастает боль в пальцах. — Он же был верен делу до конца. Что до его состояния… оно причиняло ему много боли, как и вам, но это не помешало ему быть сильным. И ловким. И самым замечательным братом на свете. — Я повернулась к Омоду и едва не ослепла от боли в глазах при виде того, о ком только что говорила. — Видите, больше никаких тайн. Скажите, чтобы вы отдали за возможность увидеться с человеком, которого любили больше всех на свете, а потом потеряли?
— Свою душу.
Наступила пауза.
— Вот и я… семнадцать лет ее отдавала, — прошептала я и быстро поцеловала его запястье.
— Миледи, простите, я не должен был так волновать вас. — Омод осторожно подхватил меня — я даже не заметила, как покачнулась. — Да вы совсем продрогли. — Быстро скинув плащ, он бережно меня в него укутал. — Скажите, что прощаете меня, а я прощаю вас от всего сердца.
— Прощаю, — произнесла я, боясь моргнуть, — прощаю за прошлое, настоящее и за все будущее. Прощаю настолько, что в отношении вас даже не знаю понятия вины и прощения.
Он чуть улыбнулся, придерживая меня за плечи.
— Я был неправ, нажимая на вас и требуя ответов, которые вы имели право оставить при себе. Мне показалось, вы скрытная и похожи на… этот нож. Просты с виду, но несгибаемы и скорее рассыплетесь, чем поддадитесь. Но теперь я вижу, что вы хрупкая и нежная. И ранимая настолько, что вас нужно беречь, а не терзать вопросами и холодом, на который я вас привел. Идемте, вам нужно в тепло.
Я послушно пошла рядом, позволяя королю поддерживать меня и чувствуя что-то щемящее, чувствуя, что если произнесу хоть слово, из меня польются слезы за все семнадцать лет.
— Благодарю за откровенность, леди Лорелея, — произнес Омод, когда мы снова оказались внизу. — И почту за честь, если наши уроки продолжатся. Понимаю, почему у вас вырвалось тогда имя брата.
Я смотрела на него, часто моргая и придерживая у горла плащ.
— Для меня это будет высшей радостью, ваше величество.
Омод ласково улыбнулся и, поколебавшись, произнес:
— Так это его инициалы? — Он показал мне торец ножа.
— Да, — помолчав, ответила я. — Это инициалы Людо.
* * *
Провожая меня вниз, Омод был все так же ласков и бережен, подавая мне руку, чтобы помочь спуститься и вообще относясь так, будто я могла сломаться даже от не мягкого взгляда. Меня действительно трясло дольше, чем трясло бы от холода, но постепенно я стала приходить в себя и ощутила, будто гигантская тяжесть свалилась с плеч.
Мы условились встретиться вечером за чтениями вслух, а назавтра возобновить уроки. Отправляясь с запозданием к Эли и Каутину, я чувствовала себя другим человеком.
* * *
Посмотрев леди Лорелее вслед, Омод направился к своим покоям. Он чувствовал себя другим человеком. Ощущал внутри какое-то спокойствие и… мягкость, вроде той, что всегда рождалась в нем в присутствии матери. Поэтому когда учитель переступил порог, Омод едва сдержал порыв попросить его сразу же уйти. Хотелось побыть одному и насладиться этим блаженным чувством, впитать его в полной мере.
— Я сделал то, о чем вы просили, сир, — произнес старик, протягивая ему вложенные друг в друга свитки.
— Что? — Омод оторвался от огня в камине, стараясь сосредоточиться на том, о чем говорил учитель.
— Морхольты, — понизив голос и посмотрев по сторонам так, будто их прямо в этой комнате могли подслушать, ответил старик. — Здесь все, что вы просили, и все, что мне удалось найти — этого нет в официальных бумагах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Благодарю, мессир, — произнес Омод, забирая у него свитки и кидая в огонь. — Но я уже добыл информацию из первых уст.
Вскрикнув, старик простер руки, словно мать, на глазах которой в огонь только что кинули ребенка.
— Но ваше величество… — растерянно пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от телячьей кожей, с тихим свистом корчащейся в языках пламени. — Там ведь были ценные данные. Про то, как готовился заговор, и что случилось семь лет спустя…
— Мессир Даррен, — Омод приблизился и взял его за обе руки. — Прошу, поверьте, это уже не нужно. Мое поведение может показаться странным, но я сейчас, как никогда, в себе. Мне хотелось бы поблагодарить вас за все, что вы сделали, а теперь давайте отпразднуем.
— Что? — Старик растерянно обхватил кубок, который Омод ему вручил, и молча посмотрел на золотистую струю, заполнившую его до самого ободка.
— Пейте, мессир Даррен, — произнес Омод, подталкивая кубок за донышко к его губам. — Сейчас праздники, и скоро мой День рождения. Время веселиться.
Старику хватило трети кубка, чтобы взгляд поплыл, а расстройство при виде сгоревшего пергамента сменилось благодушием и словоохотливостью, подтолкнувшей его пуститься в воспоминания обо всем случившемся в его бытность учителем.
Омод и сам чувствовал, что захмелел, но этот хмель не путал мысли и не оседал внутри неприятным осадком, а напротив, наполнял легкостью. Лишь помирившись с леди Лорелеей, он понял, как тяготила его эта размолвка. А предстоящее продолжение уроков обещало скорейшее избавление от того, что терзало его больше всего. И от страха перед приближающейся ночью.
* * *
— Это для его величества?
Увидев привалившегося плечом к стене юношу, Ингрид вздрогнула.
— Да, — произнесла она, быстро опустив глаза.
— Постой, — остановил оруженосец, когда она хотела пройти мимо. — Он сейчас занят и не сможет тебя принять. Кажется, ты носишь ему столько еды, что он уже давно должен был превратиться в толстяка.
Ингрид промолчала, надеясь, что желание говорить у оруженосца скоро пройдет. Но тот не только не утратил его, а, напротив, перегородил путь.
— Тогда я принесу ему еды позже, — произнесла она, собираясь отвернуться.
— К чему же добру пропадать? — оруженосец сунул палец в похлебку. — Мм, неплохо. Только успело остыть, — заметил он, облизывая его. — В отличие от нашего короля. Он ведь красив, не правда ли, Ингрид?
Ингрид стиснула поднос: господа обычно не знают слуг по именам, и то, что другу Омода — а она прекрасно знала Ройфа, в то же время будучи уверена, что он не знает ее, — известно ее имя, было неожиданно и неприятно.
— Что же ты молчишь? — продолжил он, когда пауза затянулась.
— Я не знаю, что ответить, милорд.
— А с королем ты тоже молчишь? Скажи, это тебя ведь я видел, выходящей вчера из его покоев?
— Мне нужно на кухню, — выдохнула Ингрид и, развернувшись, бросилась обратно к лестнице, не обращая внимания на выплескивающие содержимое плошки и сжимаясь от ощущения, что ее вот-вот схватят за плечо.
Но вместо этого услышала тихое вслед:
— Еще увидимся, Ингрид.
* * *
После разговора с Омодом благодушное настроение не оставляло меня. Я чувствовала, что и дети его заметили. По крайней мере, за завтраком Алекто с Каутином то и дело поглядывали на меня. Эли же вертел головой, словно кого-то высматривая.
— Ты кого-то ищешь, Эли? — Я потянулась поправить салфетку у него на груди.
Он чуть пожал плечами и с избыточным усердием взялся за ложку.
— Никого в особенности.
— Быть может, тебе стоит подойти к друзьям? Это ведь Йозеф из общей комнаты? И, кажется, рядом я вижу других юных лордов с мужской половины?
— Йозеф младше на целый год, — фыркнул Эли. — О чем с ним говорить? А остальные… — Эли поковырял ложкой в тарелке и докончил, отводя глаза: — Мне они совсем не интересны.