(о последнем известно, что он проявлял особую озлобленность против Дмитрия после того, как царь едва не сослал его в Вятку за то, что он упрекнул его в употреблении в пищу телятины – по московским воззрениям это считалось грехом, наряду с поеданием голубей); кроме того, теперь его поддерживала часть высшего духовенства, раздраженного готовящимся браком царя с католичкой. Казанский митрополит Гермоген (будущий патриарх) и коломенский епископ Иосиф открыто заявляли, что Марину необходимо заново окрестить.
Заговорщики развернули широкую агитацию среди командиров отрядов, шедших через Москву в Елец. Шуйский вновь превратил свой дом в политический клуб.
– Мы, – говорил он собравшимся сотникам и пятидесятникам, – признали расстригу царевичем ради того, чтобы избавиться от Бориса. Мы думали: он молодец, будет, по крайней мере, хранить нашу веру и обычаи земли нашей. Мы обманулись. Что это за царь? Какое в нем достоинство, когда он с шутами да с музыкантами забавляется, непристойно пляшет, да хари (маски) надевает! Это скоморох! Он любит больше иноземцев, чем русских, совсем не прилежен к церкви, позволяет иноверцам некрещеным с собаками входить в православные церкви и осквернять святыню храма Господня; не соблюдает постов, ходит в иноземном платье, обижает духовенство, хочет у монастырей отобрать достояние. Вот, арбатских попов выгнал из домов и поместил там немцев; возится с латинами и люторами, ест-пьет с ними, с нечистыми, да еще теперь женится на польке! Этим делается бесчестье нашим московским девицам! Разве у нас не нашлось бы ему из честного боярского дома невесты и породистее, и красивее этой еретички? А что будет, когда он женится на польке? Польский король станет нами помыкать; мы будем в неволе у поляков. Вот он теперь хочет, в угоду польскому королю, воевать со шведами, и послал уже в Новгород мосты мостить; да еще хочет воевать с турками. Он разорит нас, кровь будет литься, а ему народа не жаль, и казны не жаль: сыплет нашею казною немцам да полякам. Вот, уже сколько теперь он растратил, что же дальше будет! Если мы останемся с ним, то дойдем до конечного разорения и станем притчей во языцех! Но паче всего он намеревается веру святую искоренить и ввести проклятую латинскую веру!
Слова Шуйского находили живой отклик у слушателей; заговор распространялся за пределы Кремля – среди дворян, купцов, стрельцов. Уже в январе 1606 года семеро стрельцов во главе с Андреем Шеферединовым, убийцей Федора, сделали попытку убить Дмитрия. 8 января они проникли во дворец, но были обнаружены немецкими телохранителями. Шеферединову удалось бежать, остальных поймали.
Узнав о попытке покушения на его жизнь, Дмитрий приказал стрельцам собраться на заднем дворе без оружия. Он вышел к ним в сопровождении Мстиславского, Басманова, Нагих, нескольких поляков и роты алебардщиков. При виде царя стрельцы сняли шапки и поклонились ему до земли. Их покаянные физиономии вызвали у Дмитрия улыбку:
– Умны!
Не сходя с дворцовой лестницы, он обратился к ним:
– Мне очень жаль, что вы грубы, и нет любви в вас. Доколе вы будете заводить смуты и делать бедствие земле? Она и так страдает: что же, вы ее хотите довести до конечного распада? Вспомните изменников Годуновых – как они истребили знатные роды в земле нашей и овладели неправедно царским престолом. Какую кару земля понесла за это! Меня одного сохранил Бог и избавил от смертоносных козней, а вы ищите меня погубить и ухищряетесь всякими способами произвести измену. В чем вы можете обвинить меня, спрашиваю я вас? Вы говорите, что я не истинный Дмитрий; обличите меня и тогда вольны лишить меня жизни. Моя мать и эти бояре мне свидетели. Как могла быть, чтобы кто-нибудь, не будучи истинным, овладел таким могущественным государством без воли народа? Бог не допустил бы этого. Я подвергал опасности свою жизнь не ради своей высоты, а затем. чтобы избавить народ, упавший в крайнюю нищету и неволю, под управой и гнетом гнусных изменников. Меня к этому призвал Божий перст. Могучая рука помогла мне овладеть тем, что мне принадлежит по праву. Я вас спрашиваю: зачем вы злоумышляете против меня? Говорите прямо, говорите свободно предо мной: за что вы меня не любите?
Стрельцы повалились на землю.
– Царь государь, смилуйся! – со слезами вопили они. – Мы ничего не знаем: покажи нам тех, кто нас пред тобой оговаривают.
Дмитрий велел привести семерых заговорщиков.
– Смотрите, – сказал он, – вот они повинились и показывают, что вы зло мыслите на вашего государя!
С этими словами он повернулся и вошел во дворец. Как только он исчез за дверями, стрельцы в ярости набросились на провинившихся и голыми руками растерзали их на куски. Стремление оправдаться перед царем было так велико, что один из стрельцов откусил своей жертве ухо и, жуя, умолял:
– Помилуй нас, государь!
Окровавленные тела изменников с оторванными руками и головами сложили на телегу и выкатили из Кремля на всеобщее обозрение.
О. Николай Чиржовский передает еще об одном заговоре, относя его к сентябрю 1605 года. «Было схвачено несколько человек из среды духовенства, – пишет он. – Все эти лица подверглись более или менее тяжелому наказанию. Одного из них пытали: он признался во всем. По его словам, его подкупили с целью отравить царя. Яд решено было подлить в святую чашу; таким образом Дмитрий должен был погибнуть после принятия святых даров из рук злоумышленника». Русские летописи молчат об этом событии.
Тайное брожение в Москве замечали даже иностранцы. В марте 1606 года в русскую столицу приехали кармелитские миссионеры, направляющиеся в Персию. Дмитрий предоставил им полную возможность жить в Москве столько, сколько они захотят, но кармелиты предпочли тронуться дальше уже 22 марта. Мотивируя их решение, историк ордена говорит, что власть Дмитрия тогда уже колебалась, и каждый новый день увеличивал число его врагов.
До поры до времени неблагоприятные для царя толки пресекали донские казаки во главе с Корелой и другие доброхоты из городских низов, действовавшие по собственному почину. Сторонники Шуйского на время притихли. «Тогда, – пишет Авраамий Палицын, – от злых врагов казаков и холопей все умные только плакали, не смея слова сказать; только назови кто царя расстригою, тот и пропал. Так погибали монахи и миряне. Некоторых утопили. Сам царь никого не казнил (здесь и далее курсив мой. – С. Ц.), казался милостивым и кротким государем, готовым все простить, все забыть, а между тем суд народной толпы уничтожал его врагов. Но к его несчастью, пропадали лишь менее опасные; тот враг, от которого все исходило, находился близ него, пользовался его расположением и вел заговор так искусно, что никто из попавшихся в руки народу не мог указать на главного заводника».
Видя, что народ все еще привязан к Дмитрию, Шуйский