595
Они! Как солнце золотыеНесбыточные берега!Пускай через моря пустыеБыла дорога к ним долга.
Тем слаще после тьмы безбрежнойИ палубы на кораблеПрипасть к сухой, душистой, нежной,Теплом пронизанной земле!
И радостью неповторимойГоря впервые наяву,У ней учиться, у любимой,И кротости и торжеству.
596
Моей земле напрасно веря снова,На роковом водоразделе дней,Зачем опять к священным снам былогоЯ прихожу от праздности моей?
Их больше нет, моих былых величий,Сжигавших мозг и выпивавших кровь.В хмельной игре земных многообличийИстлевший мир мне не предстанет вновь!
Вот мне остались - Мудрость и Безмолвье,Спокойный день и мирные труды.И этой верной шкурою воловьейСебе отмерю райские сады.
Зачем же я не верю увяданьюПоследних роз и радости земной,И вновь иду искать за новой граньюДалекий мир, не обретенный мной?
Не потому ль, что жаркими устамиМеня подруга нежная томит,И розовеет облако над нами,И белый голубь в облаке парит;
И осмугленных рук прикосновеньеМне говорит о небе и огне,О том, что дольней жизни озаренья,Сияв другим, не просияли мне.
И должен я от ласкового пленаМоих тепло отяжелевших летВернуться вновь к бичам, вожжам и пенамНа роковом ристалище побед.
597
Придет ли кто в мой край, неосвященныйНи криками эпических забав,Ни речью окрыленной и влюбленной,Ни запахом хмельных вечерних трав?
Тому - поля и длинные дорогиВдоль берегов мелеющей реки,Сиянья зорь, медлительны и строги,Прикосновение моей руки.
598
О пристани на острове забвенья,Где легче ждать вечернюю зарю,О нежных днях, легко кующих звенья,Я не мечтаю и не говорю.
Смотри: вдали, за кряжами предгорий,Встает и ждет огромная страна,Где черен злак, где чахлый корень горекИ неживая влага солона.
Туда мой путь. Не потому, что сладокВеликим самоуниженьем он,Иль жадный ум последней из загадок -Загадкой страшной гибели - пленен.
Но потому, что вот и мне, отныне,Дана судьба, светла и высока,Пройти свой путь по ледяной пустынеИ причаститься ветра и песка.
Чтоб в сердце все сожглось и отшумелоКо дню тому, когда на гранях горКачнется твердь, взметнется пламень белыйИ голубой заговорит простор.
599
Я, может быть, дарю народам и векамТвое, моим резцом отточенное имя,А ты, безумная, мой забываешь храм,На шумных площадях встречаешься с другими.
И нет награды мне за мой священный бред,За ночи темные и песни золотые.И алых губ твоих неповторимый цветСберут ослепшие и назовут немые.
Анри де Ренье. Сельские и божественные игры (1922)
Аретуза[4]
Флейты Апреля и Сентября. I
Коня среди болот провел я под уздцы -Сказал он. Осени увядшие листыДороги замели и занесли фонтаны.Копыта щелкали по сорванным каштанам.Деревьев в темноте я различить не мог,И путь казался мне и труден и далек,И было страшно мне, что я вошел в воротаЖилища Вечера, и я бродил с заботойСкорее отыскать простор дорог иных.И вдруг заметил я, как пальцы рук моихВо тьме таинственной внезапно побелели,И, будто бы заря в его проснулась теле,Крылатый конь светлел, и крыльев двух излом,Как лира яркая, бросал лучи кругом.Везде, где он ступал, земля ключи дарила,Как радость от него сиянье исходило,И, власть его зари не смея превозмочь,Лес пастями пещер проглатывает ночь.
Деянира
Я выпил из мехов кровавое виноТой осенью, и мне казалося равноИ время ласковым, и небо - цвета рая.Но радость от меня, как в танце исчезая,Уходит и с собой Апрель уводит мой.И тень моя ушла за ними, и поройЯ слышу, как они, втроем, смеются где-то,И этот смех похож на мой, когда я летомС тобою розы рвал и ты старалась бытьУсталой, чтобы путь до вечера продлить.Утраченные сны! Ведь осень уж успелаКозлов озлобленных и черных к овцам белымНаивных наших грез незримо примешать.Сатиры пьяные успели осмеятьСплетенные в такой хорошей ласке руки.Ветра - любимых слов перехватили звуки.И вместе, но уже чужие навсегда,Мы шли, не говоря, куда-то вдаль, туда,Где лес окончился и где сверкнуло море.На шумном берегу, где волны плещут, споря,Касаясь ног моих мольбой напрасных пен,Я вслушивался в песнь таинственных сирен.А ты, безмолвная, а ты, о Деянира,Через плечо мое с улыбкою следилаЗа тем, как на пустом песчаном берегу,На грудь морских валов бросаясь на бегу,Омытые волной, оттенка мокрой стали,Кентавры дикие брыкалися и ржали.
Намек о Нарцисс
Фонтан! К тебе пришел ребенок и в томленьиОн умер, своему поверив отраженью,Когда губами он твоих коснулся вод.В вечернем воздухе еще свирель поет…Там, где-то, девушка, одна, срывала розыИ вдруг заплакала… Идти устал прохожий…Темнеет… Крылья птиц махают тяжелей…В покинутом саду плоды с густых ветвейНеслышно падают… И я в воде бездоннойСебе явился вдруг так странно отраженный…Не потому ль, фонтан, что в этот самый час,Быть может, навсегда в тебе самом угас,Дерзнув до губ своих дотронуться губами,Волшебный юноша, любимый зеркалами?
Траурная эпитафия
У мраморной плиты склонясь в немой мольбе,Скажи, сестра, какие осени тебеПрибавили к кудрям оттенок золотистый?Какие вечера в глазах твоих лучистыхСвоих далеких звезд оставили огни?От тех венков, что ты плела в былые дни,Ты сохранила ритм красивого движенья.И это жизнь твоя былая в отдаленьиНа флейтах золотой и черной, - слышишь ты? -Смеется меж цветов и плачет у воды.Ведь каждой радости, что в памяти рыдает,Наверное, печаль улыбкой отвечает:Скажи мне, были ли душисты или нетПлоды, которые ты столько долгих летК губам своим, на них похожим, подносила,И стоило бы быть всему тому, что было?О ты, которая, не смея превозмочьЖеланья тенью быть, уже познала ночь,Скажи мне, пред какой склонилась ты судьбоюУ мраморной плиты, где ты стоишь с мольбою?
Надгробный камень
Надгробный камень мой судьбе я посвящаю.Ни тихие поля, ни серп, что мы меняемНа якорь странствия и злобный шум валов,Ни сказочная сень душистых островов -Мне не дали того, что я еще желаю.Простой судьбе моей его я посвящаю.Не вырежу на нем искусством рук моихНи тирсов, ни плодов, ни раковин морских,Ни фавнов, что шутя бодаются с козлами:Мой лес пустынен был, и, странствуя морями,На вырезном носу родного корабляЯ бога не имел, чтоб защитить меня.Улыбкой мне никто не отвечал в фонтанах,Замолкли все ветра, что плакали в каштанах,И никогда еще я не встречал судьбуРебенком обнаженным, что в садуИграет розами, которых, ими пьяны,Жуют козлы и обрывают фавны.
Бык