оставили, – вы не поверите…
– Что, что случилось? – нахмурилась Белла, вывернувшая из-за костра после очередного прыжка.
– Я его видел!
– Кого?
– Чёрного человека!
Поддерживая его, как пьяного, Ксандер стал пробираться в толпе к церковной паперти, прокладывая путь и Белле с Одилью, не отстававшим ни на шаг.
– Сандер, я серьёзно! – доносилось до них. – Это был он, чем хочешь поклянусь!
И вот он, Адриано, сейчас цепляется за плечо озабоченного Ксандера, который дотащил-таки его до паперти, и говорит, говорит, захлебываясь, как будто умрет, если замолчит:
– Сандер, я тебе клянусь святым Марком – мадонной Венецией клянусь, это был он! Я пирожки покупал, иду, ну тут, по краю, подумал обойти, чтобы в толпе не потеряться, и тут слышу!
Минуту назад ещё брат еле, казалось, держался на ногах, а сейчас откуда только силы взялись – он тряс Ксандера как яблоню по осени.
– У меня сердце в пятки ушло как тогда, а значит, я должен был, понимаешь, должен, я подкрался туда, тихонько, он ничего не заметил, он же ничего не заметил?
– Не заметил, уверен, – утешил его Ксандер, в тоне которого Одиль могла услышать что угодно, кроме уверенности.
Адриано, впрочем, не привередничал, он вряд ли дослушал даже – окинул только взглядом и их с Беллой, одна радость – что трясти не стал.
– Тут есть хижина на отшибе, и вот оттуда я и услышал. Я только к окошку – там окошко, внизу стекло выбитое, или я уж не знаю, что там, и я присел под него, чтоб не увидели, и тут он заговорил, и это был он, точно он!
– Голос? – поинтересовалась Одиль.
Зря она это сделала: брат схватился за её плечо, и ей живо вспомнились рассказы о том, как утопающие могут погубить и себя, и неумелого спасателя.
– Голос, – выдохнул он ей в лицо. – Мадонна, я никогда этот голос не забуду! Он был… он был… я его даже не опишу, но он прямо меня насквозь, насквозь, понимаешь? Как тогда! И вроде и негромко говорил и как-то даже ласково, а жутко так, что я бы убежал, если бы мог, понимаешь?
Одиль кивнула, хотя понимала мало.
– Что сказал-то? – внес свою лепту Ксандер.
– Разговор у них тоже жуткий пошёл. Нет, сначала ничего, что-то насчет того, что место для встречи странное, это он так сказал, а вот время подходящее, а потом так говорит: «Что ж, показывайте, с чем пришли». Уж не знаю, что там ему показали, только он рассмеялся – я думал, я помру, такой это смех был, – и говорит: «И чего вы добивались этим» или как-то так, а может, и не совсем так… неважно. Только второй говорит – он тише говорил, – что-то насчет вассалов, и даже сказал – Фландрия, только я не расслышал, прости, Ксандер, а тот – поздно вы, мол, спохватились, а торговаться вам нечем, даже и не думайте. А потом добавил, что мол, знаю я вашу тайну, и про вассалитет, и теперь уж недолго. И опять рассмеялся. И вышел оттуда, быстро так… ох, Сандер, я в стену прямо вжался!
– А что второй? – не смогла не спросить Одиль.
Адриано непонимающе на неё уставился.
– Там же был и второй, – сказала она терпеливо. – Справедливости ради, говорить-то мог кто угодно. Ну хорошо, ты пошёл за тем, который черноглазый, но Белла права, тут таких едва не все…
Адриано усмехнулся.
– Я не дурак, Дали, – сказал он уже трезвее. – Я и второго дожидался, не думай, мало ли, решил, надо посмотреть, с кем он там эдак торговался. Но никто оттуда не вышел, и я тогда в хижину заглянул тоже, я знаю, о чём ты подумала, Белла, и там никого больше не было!
– Н-да, история, – задумчиво отозвался Ксандер, вглядываясь в толпу.
Шансов опознать личный кошмар Адриано у него не было – даже если бы там и был какой-то удивительный голос, издалека не узнаешь, – но непроизвольное желание Одиль понимала, сама еле удерживалась от того, чтобы не оглянуться.
– Знаете, ребята, – сказала она больше Ксандеру и Белле, – может, вернемся назад? В принципе, мы же сделали всё, что собирались.
– Можно, – кивнула Белла, хоть и глянула на костры с некоторым сожалением. – Кстати, успеем и…
– Вот он!
Белее салфетки, Адриано прошипел эти слова и теперь немо тыкал куда-то пальцем. Они послушно посмотрели.
– Да вот же, вот же, – настаивал он, – вон он, в плаще, только вот капюшон опустил – вон, видите, какой-то местный с лентой через плечо, видите? А рядом с ним, тот ему кланяется, видите, в плаще!
Одиль наконец увидела: действительно, лысеющий полненький ибериец торопливо кланялся и что-то почтительно говорил высокому человеку, чью жилистую худобу не мог до конца скрыть даже чёрный плащ. Этот второй слушал его явно вполуха, только махнул небрежно рукой. К ним он стоял вполоборота, и Одиль невольно залюбовалась его профилем: тонким орлиным носом и рисунком высоких скул, под которыми запали глубокие тени. Впору было принять его за инквизитора былых времен, непреклонного и бесстрастного.
Она оторвалась от этого зрелища, чтобы посмотреть на своих спутников и удостовериться, что они его тоже видят. Видели. Ксандер и Белла смотрели на него оба и как смотрели! Белла приоткрыла рот, Ксандер же нахмурился, и зрачки были такими широкими, что и его серо-голубые, как северное море, глаза сейчас можно было принять за иберийски-чёрные.
Одиль откашлялась. Как по команде они переглянулись – и перевели глаза на неё.
– Это мой дядя Франко, – выдохнула Белла.
Глава 8 Загадки ноября
– Что он всё-таки сказал, Адриано? Вспомни, это важно!
– Да понимаю я, – махнул рукой венецианец, устраиваясь на подоконнике поудобнее.
Вот ведь была привычка у брата и сестры! Правда, у Одили и это получалось на редкость изящно и при этом естественно, как будто людям от рождения полагается сидеть именно на подоконниках и именно по-турецки, и будто сидеть так часами – самое плевое дело. А вот Адриано вечно как-то растопыривался, но тоже так, что сразу было ясно любому смотрящему: парню хорошо и удобно, даже если он на голове стоит.
Сейчас Адриано на голове не стоял, да и вообще принял позу для него даже приличную: сел на подоконник верхом, высунув одну ногу наружу, и закрыл глаза – должно быть, для наилучшей стимуляции памяти.
– Так… Вот я сажусь у окна. Там ещё дуло, ветер в листьях шелестел, я подумал ещё, что слишком громко, не услышу. И тут он заговорил.
На этом Адриано даже зажмурился