Здесь… безопасно, а там – враги.
– Естественно, – сказала Белла.
– Естественно? – взорвался он. – В этом нет ничего естественного! Там – враги, понимаешь? В моем доме враги, им, значит, можно, а мне нельзя?!
Ее глаза были сейчас цвета свинца.
– Да, – сказала она бестрепетно, как говорила на «Голландце». – Тебе нельзя. Ты – будущий…
– Если я – будущий король, то где ещё мне быть?
Она ответила не сразу, подбирая слова. Даже глянула на Одиль – как будто та могла эти невысказанные слова прочитать прямо у неё в голове и переписать, если будет надо. Одиль даже не кивнула – опустила ресницы.
– Та, которую ты признаешь королевой Нидерландов, оставила страну, – сказала иберийка очень ровно. – Я теперь немного вас знаю, и думаю, что вы бы не считали королевой недостойного человека. Значит, она считает, что сражаться можно и так. А ты, – её сузившиеся глаза полоснули по нему, – думаешь, что знаешь лучше?
На него снова накатила усталость – тяжёлая и парализующая. Он прижался спиной к стене и так сполз на пол.
– Нет.
Наступила тишина, а потом рядом с ним сели: с одной стороны – Адриано, а с другой – Одиль. Адриано больше не сделал ничего, не положил руку ему на колено или плечо, но Ксандер чувствовал его тепло, и уже это было… легче.
– Это были «Юнкерсы», – вдруг сказал Адриано, а когда на него посмотрели три пары глаз, пояснил: – Тогда, помнишь, утром, я сказал, что слышал сирену? Это были «Юнкерсы». Бомбардировщики, они так воют, когда…
– Война, – выдохнула рядом Одиль.
Она держала в руке газету, с видом уничтоженного Роттердама, с победными вражескими реляциями и именами, которые он узнал только сегодня и уже знал, что не забудет. На него она не смотрела – она читала, быстро, как читает человек на родном языке, вонзаясь коротким ногтем в эти имена. Он подумал, что и она их не забудет – и от этого тоже стало легче. Иррационально.
– У меня больше нет дома, Одильке.
Она вскинула на него слегка удивлённый, внимательный взгляд.
– У тебя есть дом, Ксандер.
– Война, – повторил он сказанное ей слово. – Не вернуться.
– Вернешься, – сказала она так, будто это само собой разумелось. – Просто придется пройти через войну.
Прошелестела ткань: напротив них, на порог, спиной по косяку, опустилась Белла. Вынула из рук Одили газету, посмотрела на неё, сморщилась и отдала Адриано, который её отшвырнул.
– Сейчас дома и… родных, – её голос чуть дрогнул, – может лишиться любой. А значит, пройти придется всем. И мы пройдём.
Он посмотрел на неё – не сеньору, а ту Беллу, которая с ним поднялась на борт «Голландца», бросив вызов проклятью. На Одиль, внучку Рейна, подавшего ей весть о войне, которую они не поняли. На Адриано, чей маленький самолётик радовал Пепе, в отличие от тех, которые изгнали её из дома, и чей вой он слышал в легком дыхании ветра.
– Пройдём, – сказал он.