в порядок. Что и сказала.
– Вот и я о чём!
Она пожала плечами, даже не изображая раскаяние.
– Ты же его терпеть не можешь. И потом, Белла сказала, что мы идем в деревню. Хорош же ты был бы там весь в бархате с золотом!
– А надевать что? – следующими он стянул сапоги, которым тоже не поздоровилось. – Сама ж сказала, у меня всё такое.
– Возьмешь что-нибудь у Адриано. Вы с ним примерно одного размера, а у него с нарядами для деревни значительно лучше.
– А если и к Альба зайдем? – поднял бровь он.
Она тоже подняла бровь, но ничего не сказала, только подмигнула – и он рассмеялся.
***
Белла озвучила приглашение поехать на Тосантос в деревню под её родовым гнездом, едва за ректором закрылась дверь. Одиль переглянулась с Адриано и согласилась без особых уговоров: в Венеции это был не столь уж важный праздник, найдутся и поинтереснее. Ксандер, которого никто к нему домой отпускать и не собирался, что бы там ни думала Академия, не возражал, хоть и удовольствия не выказал; на том и порешили.
Узнав про фиаско с костюмом, Белла не вспылила – на удивление Ксандеру и Адриано, только подумала, вскинула голову и решительно кивнула, а уже в комнате, оставшись с Одилью вдвоём, достала из комода шерстяную темную юбку, блузу и мантилью, которые легко подошли бы деревенской девчонке, пусть и из богатой семьи, но не очень-то подобали герцогине Альба.
– Моя няня Мерседес мне положила, – нервно призналась она, поглаживая гладкую шерсть. – Украдкой. Деду бы, наверное, не понравилось… но раз Ксандер, да и вы… и мы же не в замок. Я никому из родни не сказала.
– Тебе будет к лицу, – честно сказала Одиль.
Сама она оделась в что-то подобное, только сплошь чёрное, и её единственным украшением были широкие кружевные манжеты и шаль – тоже чёрная, но с белой бахромой и расшитая белыми же цветами.
– Давай ещё гребень! – вдохновилась Белла, обозрев всё это роскошество.
Одиль в ответ тряхнула коротко стриженными волосами, но иберийку это не смутило.
– Так спой! Парней нет, а я – я уши заткну, если понадобится!
– Не понадобится, – уверила её Одиль и спела первое, что пришло на ум: лёгкую песенку, любимую бродягой-парижанином, которого когда-то их отец нанял в дядьки Адриано, забрав сына с улиц. По улицам, впрочем, наследник Мочениго бродить не перестал, но теперь у него был и защитник, готовый с ним в любую эскападу, и заодно научивший его как следует обращаться с оружием. Песенку про весёлую компанию у Маржолен она расцветила некоторыми переливами и фиоритурами и не успела допеть и первый куплет, как, опустив руки, ощутила, что кончики волос уже касаются запястий.
– Знаешь, – сказала Белла, старательно убирая получившуюся гриву под высокий гребень с перламутром, выуженный ей из личных запасов, – ужасно жалко, что у тебя с пением так.
– Уж как есть, – пожала плечами Одиль.
Ей тоже было жалко, если честно, поэтому она подарила понятливой подруге улыбку.
– Синьорины, вы готовы?
Адриано и Ксандер, стоявшие в дверях, были словно в униформе, которая, впрочем, им обоим шла: из-под тёмных, хорошей выделки курток щегольски выглядывали белоснежные рубашки, на поясах тёмных же брюк сонно мерцали серебряные накладки, а обуты оба были в любимые Адриано мягкие сапоги – должно быть, свои спасти Ксандер не успел, а по размеру и в этом они были схожи. Адриано старательно запихивал в потайной карман свой ребис – камень сверкнул гневным алым цветом – и Одиль, подумав, засунула свой в перчатку.
– Я не могу понять, отчего нам нельзя их продырявить, – пожаловался братец по пути к оранжерее Баласи, куда помимо них тянулись ещё разрозненные группки. – Вот потеряю, что будет?
– Взрослые как только его не оправляют, почему же нам нельзя? – нахмурилась Белла. – Хотя, может, надо как-то аккуратно, а тут ювелиров нет.
– Я сегодня об этом ректора спросил, сеньора.
Одиль на него уставилась. Вопрос про камень её уже два месяца как занимал, но те профессора, которых она попробовала аккуратно расспросить, даже профессор Мендиальдеа, только улыбались и говорили, что все всё узнают в свое время и ни минутой раньше. Старшекурсники же и вовсе напускали туману так, будто это был не иначе как ритуал инициации.
– И молчал! – Адриано даже воздел руки к небесам, но небеса разделить его возмущение отказались.
Ксандер же только хмыкнул.
– Да как-то к слову не пришлось, извини. В общем, как сказал ректор, мы его оправим сами.
Мгновение они все переваривали эту информацию.
– А почему продырявить-то тогда нельзя? – первым нарушил молчание Адриано.
– И потом, это как? – заволновалась Белла. – Я не ювелир!
Ксандер только развёл руками.
– Сам не знаю, а он не сказал. Сказал только, что в Рождество нам будет знак, а там уже всё будет просто. Но сеньора, ребята, подумайте об этом так: мы же тут не первые, наверняка у них что-то уже налажено?
Это была утешительная мысль.
– Наверняка, – согласилась Белла и украдкой погладила карман юбки, где, скорее всего, таился её собственный ребис.
– Кто следующий? – донёсся до них зычный голос мэтра Баласи. – О, это вы, мои милые! Ну что ж, вы вместе или по отдельности?
– Вместе, – решительно сказала ему Белла, шагая вперед.
***
– Вот это, признаться, было страшновато.
Одиль ничего не сказала, но в душе была согласна с Адриано целиком. Разволновавшаяся иберийка сначала долго вспоминала символ часовни, где обрела вечный покой её мать, потом выяснилось, что вспомнила неверно, а потом – что и нарисовать его выйдет далеко не сразу. Поэтому, несмотря на присутствие и поощрения мэтра, Одиль шагнула через порог открывшейся двери с некоторой опаской, далеко не уверенная, что переживет этот опыт. Однако опасения были напрасны: они оказались в наполненном витражными отблесками и огнём свечей пространстве за алтарем.
– Вот эта капелла, – тихо сказала Белла.
Часовню едва освещала одна свеча, горевшая перед образом Мадонны, с усталой улыбкой протягивавшей Младенцу букетик цветущего розмарина. С соседних стен на эту сцену смотрели с восторгом и безумной надеждой укутанная в свои распущенные волосы Мария Магдалина и одетая в лохмотья изможденная Мария Египетская.
Странный выбор святых, подумалось Одили, но спрашивать у Беллы, почему её родня решила украсить могилу её матери образами раскаявшихся блудниц, было бы немного неприлично.
– Пирожки-то мы не забыли? – забеспокоился рядом Адриано.
Ксандер безмолвно мотнул головой, протягивая сеньоре увязанный в льняную салфетку сверток. Белла взяла его не глядя и шагнула в полумрак капеллы. Осторожно и почтительно она склонилась у каменной плиты, на которой