никогда, никогда, слышишь, ничего мне не приказывала!
– Девочки, девочки, – примирительно, и для Одили еле слышно, пробормотал ещё один незнакомый ей, на этот раз мужской голос.
– И дон Санчо не приказывал! И донья Мария!
– Но могли!
– А Карлос, Карлос как-то вздул мальчишек из деревни, которые обозвали меня коровой!
– Подожди, Катлинке, – долетел до ушей Одили голос Ксандера, спокойный и немного печальный. – Она права. Да, среди них есть нормальные люди, мне ли не знать, но власть приказывать…
– Ох, Ксандер, по твоим вообще не суди, – отрезала Катлина, и Одиль чуть не присвистнула от изумления: такого тона у нидерландки она до сих пор не слышала. – Все знают, что Альба сумасшедшие, и Клятва тут ни при чём, это потому все, что они проклятые. А остальные – люди как люди, и если хочешь знать, то и им эта Клятва не нравится!
– Потрясающе! – выпалила неизвестная девица. – Нет, вы послушайте Её! её, видите ли, гладят по головке, говорят ей хорошие слова, даже говорят, что, конечно-конечно, никому не нравится власть над людьми, Клятву бы враз отменили, была бы воля! И вот за эту телегу лжи – лжи, Катлина! – ты готова предать свою страну, свой народ, своего короля!
– Вита! – одёрнул Ксандер.
– Никого я не предаю! – возразила Катлина, и в её голосе уже слышны были слёзы. – Я же не говорю, что так можно, я же с вами, и… но Вита, они не все такие, правда! И – я не позволю, чтобы что-то случилось с Алехандрой!
– И не надо, – успокаивающе вмешался тут же оставшийся пока неназванным парень. – Речь вообще не о ней. На нашего короля напали…
– И Ксандер отбился, – вставила Катлина, уже гораздо спокойнее.
– Не просто отбился, а победил пятерых, – уточнила Вита; в её голосе теперь были торжество и неподдельное, хотя на вкус Одили, и чрезмерное, восхищение. – Кто скажет, что он не истинный король!
– Вообще-то, – суховато отозвался Ксандер, – я был с другом. И если бы не… – Одиль затаила дыхание, – удачное стечение обстоятельств, – она выдохнула, – во второй раз бы так победно всё не обошлось.
– Поэтому, – закончил неназванный, – нам надо перейти в наступление.
Воцарилось молчание.
– Вендель, ты хорошо себя чувствуешь? – сказал Ксандер с той осторожностью, с какой говорят с буйнопомешанными, и Одили пришлось всей уйти в слух, чтобы его расслышать. – Какое наступление?!
– Ты одержал победу, мой король, – отозвался тот, невозмутимо. – Но мы не можем только защищаться. Если не развить, если не воспользоваться их замешательством – они всё забудут, и сама эта победа потеряет цену. Это просто разумно.
По мнению Одили, это звучало как чистейшее безумие, но Ксандер не возразил. Одили пришлось ждать долго, томительно долго, пока наконец он не ответил.
– Я подумаю, – сказал он, и у Виты вырвалось победное восклицание. – Это надо обдумать. В чём-то ты, Вендель, прав. А сейчас расходимся, ещё не хватало, чтобы нас увидели.
Надо было признать, что их убежище, не случись Одили проходить совсем рядом, оказалось бы действительно надёжным: по крайней мере, не вглядывайся она и не будь предупреждена, она бы решила, что Катлина просто ненароком оказалась у полузаросшей стены учительской. Нервно оглянувшись, нидерландка исчезла в кустах, следом за ней вышли и энергично ушли в другую сторону ещё двое, должно быть, те самые Вендель и Вита, и прошло ещё полминуты, прежде чем наконец не появился Ксандер. Закрывать дверь выпало ему, и ему пришлось достаточно с этой задачей повозиться, чтобы Одили удалось без особого шума к нему подойти.
– Между нами, я не уверена, что это самая здравая идея.
Он замер, потом окончательно вдвинул дверь в её исцарапанный косяк и повернулся к ней. Его широкое, самой природой предназначенное к открытости лицо было до обидного бесстрастно.
– Сколько ты слышала?
– Не всё, – признала она, – но, пожалуй, достаточно.
– И что будешь делать?
Это был интересный вопрос.
– А что я могу сделать?
– Рассказать, – сказал он так, будто это было самым естественным делом или, во всяком случае, самым ожидаемым.
– Зачем? – удивилась она.
Пришел черед удивиться ему.
– Белла же твой друг.
– Ты тоже, – уточнила она. – По крайней мере, я тебя таким считаю. И потом, сейчас-то вы хотите недоброго не ей, не так ли?
Он вглядывался в неё так, будто впервые видел.
– Сейчас – нет. Но иберийцам…
– Не знаю, заметил ли ты, – сказала она суше, чем хотела, – но те самые иберийцы, о которых вы вели речь, её вообще-то оскорбили. Некоторые. А остальные вот уже несколько дней её сторонятся, что наверняка и ты заметил.
– Заметил, – подтвердил он всё ещё бесстрастно, но с ноткой какого-то удивления, как будто она говорила ему невесть какие странные вещи.
– Поэтому, – закончила она, – если вы решите что-то сделать во вред Белле, я вам постараюсь помешать. А вот если им – мешать не буду, и может быть, помогу, если смогу. Из того что одна иберийка мне друг, не значит, что я буду волноваться за всех иберийцев – как, впрочем, и за всех нидерландцев, это ты тоже учти.
– Логично, – кивнул он.
Он всё ещё говорил спокойно и будто с опаской, но лицо его стало чуточку менее замкнутым, а в уголках губ появилась тень улыбки, которую, возможно, он и сам не осознавал.
– Тебе такое приемлемо? – на всякий случай решила уточнить она.
– У меня не так много друзей, чтобы ими разбрасываться, Одильке. Даже… необычными.
… Сейчас они шли рядом по мосту, задумчиво и неспешно: похоже, пока мало ещё кто выбрался из постели. Одиль покосилась на своего спутника, отметив про себя, что её макушка приходится ему по подбородок. Он ещё был худым, но ширина плеч намекала, что когда-нибудь и это изменится.
Он глянул в ответ вопросительно – и тут она пихнула его в бок.
– Какого черта, Одильке! – донеслось спустя несколько мгновений снизу из воды, а потом плеск от гребков.
Она бросила взгляд вниз, чтобы удостовериться – плыл он к башне, до которой, надо было заметить, оставалось всего ничего, что по мосту, что по воде. Она добежала, посмеиваясь, до площадки за водопадом и протянула ему руку. Надо было отдать ему справедливость: он хоть и явно поколебался, не отомстить ли ей, дернув её к себе, но всё-таки передумал.
– Я вообще-то собирался в этом вечером идти, – сказал он, сдирая с себя насквозь промокший камзол. Камзол был бархатный и вышитый, впридачу с жемчужинами, и Одиль готова была поклясться, что никакие пчёлы, хоть бы и трижды умозрительные и волшебные, за это время его не приведут