тела. Во время этого визита Джон Смит поделился с Фрэнком подозрениями о том, что из пруда извлечено тело Хейзел. И все же Тейлор, присутствовавший при этом разговоре, так и не предпринял никаких действий, чтобы определить, была ли это на самом деле Хейзел, или сообщить своей сестре Джулии о том, что говорят о ее дочери. До начала расследования Тейлор отрицал, что его навещал Джон Смит, не говоря тем более о том, что услышал от него слух о Хейзел.
Сам Уильям Тейлор прибыл за целый час до начала заседания – в светлой фетровой шляпе и черном костюме, белой рубашке с воротником и темно-синем галстуке. В отличие от Смита, Тейлор избежал всеобщего внимания, сидел один впереди и пристально смотрел в пол, скрестив ноги и являя собой образец безмятежности. Он ни с кем не разговаривал, ни на кого не смотрел. В какой-то момент он подался вперед, чтобы получше рассмотреть одежду и украшения Хейзел, но ни разу не выдал и намека на эмоции.
Когда настала очередь Тейлора давать показания, О’Брайен устало поднялся со своего места, готовясь к очередному раунду с неприятным дядей Хейзел. Казалось, каждый из них точно знает, что собирается сказать другой.
Прежде чем перейти к событиям 7 июля, О’Брайен засыпал Тейлора вопросами о его отношениях с племянницей.
– Как часто Хейзел посещала вашу ферму?
– Раньше, когда ее старик помогал по хозяйству, она время от времени приезжала. Потом уже гораздо реже.
Семья Дрю жила на ферме Тейлора в 1905 и 1906 годах, хотя Хейзел в то время жила и работала в Трое. По словам Тейлора, с тех пор Хейзел приезжала на ферму всего четыре раза: один раз летом 1906 года, один раз в январе 1907-го, один раз следующим летом и, наконец, прошлой зимой, когда была больна.
– Что с ней было не так?
– Я не спрашивал и не знал. Я не умею помогать больным и полагал, что мне сказали бы, если бы это было что-то серьезное.
– Возможно ли на самом деле, что вы позволили этой девушке оставаться в вашем доме больной в течение трех недель, не спросив, что с ней случилось, не проследив за тем, чтобы ей была оказана медицинская помощь, даже не спросив ее невестку, была ли у нее корь или оспа, и не зайдя в ее комнату, чтобы увидеть ее?
– Да, – решительно ответил Тейлор, не предлагая никаких дальнейших объяснений.
О’Брайен сделал паузу, ожидая, пока значение ответа дойдет до него.
– Это был ее последний визит? Вы уверены? – спросил он.
– Да, уверен, – сказал Тейлор. – Больше ее там не было. Кто-нибудь бы точно увидел.
– Джон Абель из Аверилл-Парка говорит, что действительно видел ее. Он говорит, что Хейзел была у вас дома в апреле и что он отвез ее туда. Другие подтверждают его утверждение.
– Нет никаких доказательств того, что это так, – возразил Тейлор.
Затем О’Брайен попросил Тейлора еще раз рассказать о том, что он делал во вторник, 7 июля, в день убийства. Тейлор ответил так же, как и всегда: он был дома весь день, за исключением примерно пятнадцати минут, которые провел за работой по дому в дровяном сарае. В ту ночь он немного посидел в кресле-качалке на крыльце, покуривая трубку, а затем отправился спать около 21:00. По его словам, ему нравилось прогуливаться иногда перед сном от своего фермерского дома до дороги, но по какой-то причине, которую он не мог объяснить, он решил отказаться от прогулки в тот вечер.
Он не видел Хейзел в тот вечер и ничего не слышал о ее предполагаемом визите до следующего утра, когда Фрэнк Ричмонд упомянул о своей встрече с Фрэнком Смитом накануне вечером.
– Я был дома в ту ночь, когда ее убили, – сказал Тейлор. – Я ее не видел. Я не пошел опознавать тело, потому что мне сказали, что оно разложилось. Я ничего не знал об этом преступлении.
– Когда вы услышали о том, что в пруду нашли тело? – спросил О’Брайен.
Тейлор ответил не сразу: он задумался. В неловком молчании прошло пять минут. Репортеры уже стали посматривать на часы.
– Мистер Тейлор? – подал голос окружной прокурор.
– Что?
– Когда вы узнали…
– Я же все время вам говорю.
– Так когда же?
– Мне что, повторить?
– Мистер Тейлор, я еще раз вас спрашиваю: когда именно вы услышали о том, что в пруду найдена Хейзел?
– 8 июля, совершенно определенно. Это было в среду, так ведь?
– Да, 8 июля была среда.
– Тогда это все.
– Вы говорите, что услышали о теле 8 июля – за три дня до того, как его извлекли из пруда?
– Нет, подождите минутку. К чему вы клоните? Я слышал о том, что тело вытащили из пруда на следующий день после того, как это случилось.
– То есть в воскресенье, 12 июля?
– Я так и сказал.
– Разве отец Фрэнка Смита не сказал вам в воскресенье о предположении его сына? Разве он не предложил вам пойти и произвести опознание? – настаивал О’Брайен.
Тейлор сначала отрицал, что такой разговор имел место, но отрекся, когда ему представили показания Ричмондов, которые поклялись, что Джон Смит пришел на ферму Тейлора и сделал именно это.
– Что вы сделали потом? – продолжал О’Брайен.
– Я почти ничего не делал до того дня. В тот день я отправился в Аверилл-Парк, чтобы побриться, но не задавал никаких вопросов. Я пробыл в деревне совсем недолго.
И снова О’Брайен сделал паузу. Он хотел, чтобы все присутствующие в комнате оценили важность показаний Тейлора: услышав, что его племянница, скорее всего, убита – всего в четырехстах метрах от его дома, – Тейлор пошел бриться, даже не потрудившись поделиться новостью со своей сестрой, не сообщив, что ее дочь мертва.
– У вас есть какое-нибудь оправдание тому, что вы ничего не сообщили родственникам девушки? Даже если вы не хотели проводить опознание самостоятельно, вы же могли передать, что неопознанное тело – это, возможно, Хейзел?
– Никаких оправданий у меня нет, – угрюмо ответил Тейлор.
Выглядеть еще хуже Уильям Тейлор уже не мог. Единственный проблеск человечности пробился сквозь кору бесчувствия, когда он вспомнил, как дразнил Хейзел и шутил с ней по поводу поклонника мужского пола во время одного из ее визитов на ферму. Но даже тогда он оборвал себя, как только О’Брайен предположил, что мотивом убийства могла быть ревность.
«Тейлор как никогда проявил себя бессердечным старым скрягой, каким его изображали, и все отвратительные детали он перенес без какого-либо проявления эмоций», – написала «Вашингтон таймс».
* * *
Три врача, проводившие вскрытие, – Бойс, Фейрвезер и Рейхард – дали показания в завершение разбирательства в первый день. Они повторили все то, что утверждали в течение нескольких недель: Хейзел была убита, она не совершала самоубийства. Доктор Бойс продолжал не соглашаться с другими врачами, настаивая на том,