здесь до рассвета и не хотели, чтобы он приходил. Сегодня сама смерть бросила тень на здание», – сообщала «Трой рекорд».
Какая поразительная сцена: летние туристы, в основном женщины, модно одетые, в шляпах «веселая вдова», общаются с угольщиками и фермерами Табортона, «неотесанными горцами», как их называли газеты. Еще одна иллюстрация классовых различий, лежащих в основе повседневной жизненной борьбы Хейзел Дрю. В зале суда на всеобщее обозрение в качестве экспонатов были выставлены одежда и украшения, бывшие на жертве в ночь убийства.
Присяжных не было, поскольку коронер Строуп выступал в качестве ведущего судьи с правом на арест в округе Ренсселер. Дознание вел О’Брайен. Первыми во время предварительных слушаний появились три врача, производившие вскрытие, – Элиас Бойс, Элмер Рейхард и Гарри Фейрвезер. Их записи были включены в официальные показания.
После окончания предварительных слушаний первые свидетели были приведены к присяге и вызваны для дачи показаний.
Большая часть ранних свидетельств местных жителей, присутствовавших у пруда 11 июля, когда было обнаружено тело Хейзел, – Лоуренса Грубера, Джорджа Уайта, Гилберта Миллера, Джорджа Альбертса, Эбенезера Мартина и других – представляли собой пересказ информации, которой делились и которую передавали бесчисленное количество раз с тех пор, как тело Хейзел вытащили из пруда. Только когда Строуп наконец вызвал на трибуну Фрэнка Смита, зал загудел от предвкушения.
Молодой работник был поразительно эксцентричен в ходе расследования. Сможет ли окружной прокурор, человек, которым во всем округе восхищаются за инквизиторскую ловкость, наконец сломить его?
Смит, казалось, наслаждался представившейся возможностью. Парень прибыл рано, весь принаряженный, без пальто, в мягкой шляпе и элегантной рубашке, попыхивая большой черной сигарой, – абсурдно неуместный образ семнадцатилетнего рабочего с клочком усов, изо всех сил пытающегося заявить о себе. Он был в разговорчивом настроении и более девяноста минут сражался с О’Брайеном, уверенно и убежденно парируя намеки окружного прокурора. Неоднократные допросы, которым его подвергали детективы, казалось, отточили в нем способность отвечать на вопросы, которые он уже слышал много раз.
Смит подробно описал каждую деталь вечера 7 июля: как остановил Руди Гандрума, как встретил Хейзел на Табортон-роуд, как зашел выпить в отеле Харриса, как столкнулся с Ричмондами на конечной станции Аверилл-Парк, как поспорил, что сможет добежать до аптеки Айзека Райта и обратно, как покинул деревню около полуночи и вернулся домой пешком по тому же маршруту, никого не встретив. Далее он вспомнил, что произошло 11 июля на пруду Тилз-Понд и как он помогал вытаскивать из воды тело Хейзел. О’Брайен заходил и так и этак, но сбить его с толку не смог.
– Как вы могли не узнать тело Хейзел, когда помогали вытаскивать его из пруда, хотя видели ее в той же одежде и в том же районе всего четырьмя днями ранее?
– В то время я не был достаточно уверен в связи этих двух событий, чтобы сказать что-то наверняка.
– Но разве вы не сказали своим родителям буквально на следующий день, что тело, скорее всего, принадлежало Хейзел, еще до того, как оно было публично опознано?
– Да, сказал, но уверен не был.
О’Брайен попробовал другой подход:
– Что вы делали, бродя по Табортону в дни после 7 июля, спрашивая Либби Совальски и других, приходила ли Хейзел Дрю в гости?
– Она была симпатичной девушкой, и мне просто было интересно, что она делала на горе.
– Вы уверены, что видели Хейзел и еще одну девушку, которые ехали в экипаже Джона Абеля к дому Уильяма Тейлора в апреле? И что она пришла навестить вас в вашем доме в присутствии ваших матери и отца, чтобы послушать граммофон?
– Да, сэр, уверен.
– Я спрашиваю вас об этом потому, – сказал О’Брайен, – что Тейлор утверждает: в апреле ее там не было.
– Она там была, – ответил Смит, сохраняя полное спокойствие и глядя на сидевшего напротив О’Брайена с некоторым вызовом.
* * *
После напряженного раунда с Фрэнком Смитом О’Брайен перешел к более однозначным показаниям других, кто был в ту ночь на Табортон-роуд: Руди Гандрум, Роллманы, Раймиллеры и Мари Йибауэр рассказали, что, кого и когда они видели, каждый рисуя свою собственную фрагментарную картину событий на дороге в ночь убийства.
Иметь такие показания в записи полезно и нужно, но отдыхающие слышали эти истории раньше и теперь, сидя в душном помещении, начинали скучать и позевывать.
Когда на трибуну вызвали Уильяма Хоффея, зрители перестали ерзать на своих местах.
Взволнованный шепот приветствовал фермера, когда его приводили к присяге. История Хоффеев о двух мужчинах и экипаже у пруда была событием относительно недавним, произошедшим только на прошлой неделе. Однако то, что поначалу считалось заманчивой зацепкой, вскоре, похоже, сошло на нет, поскольку Уильям Кушинг, единственный реальный подозреваемый, заявил, что в тот вечер не приближался к пруду Тила. Его рассказ о невинной поездке в Сэнд-Лейк с анонимной спутницей был почти сразу же подтвержден следователями. Отчаянные поиски какого-то другого экипажа, который могли видеть Хоффеи, оказались бесплодными, и пресса открыто ставила под сомнение достоверность их истории, а «Олбани таймс Юнион» утверждала: «У Хоффеев в данном случае не лучшая репутация». Мало-помалу их история затерялась в нагромождении других зацепок и заголовков.
Хотя охота за экипажем и двумя таинственными людьми почти прекратилась, О’Брайена эта болтающаяся ниточка все еще манила, и он с наслаждением предвкушал попытку вырвать что-нибудь у фермеров Табортона.
По происхождению О’Брайен сам был деревенским парнем, но большую часть расследования провел в Трое и никогда не общался с людьми на горе. То, что дядю Хейзел постоянно изображали подозрительным персонажем, скрытным и не говорящим всего, что знает, не способствовало пробуждению у окружного прокурора теплых чувств в отношении соседей Тейлора в Табортоне. Хотя О’Брайен воображал себя мастером ведения допросов, которому нравилось выступать на публичной сцене, дознание в Аверилл-Парке вылилось в серию разочарований, иногда даже перерастающих в конфронтационные перепалки, что и произошло, когда он решил оспорить детали показаний Уильяма Хоффея.
– Ну, – возразил Хоффей, – если это была женщина, то на ней были штаны.
– Вы можете определить, кого видите, мужчину или женщину, не так ли?
– Нужно изрядно напиться, чтобы принять мужчину за женщину.
О’Брайен двинулся дальше.
– Насколько широк пруд? – спросил он.
– Вы же сами там были, так?
– Да.
– Тогда вы знаете об этом столько же, сколько и я.
Этот обмен репликами вызвал смешки у зрителей, хотя смех был не тем, что надеялся вызвать окружной прокурор. Хоффеи произвели на него сильное впечатление своей убежденностью и последовательностью.
Следующими были Фрэнк и Фредерика Ричмонд, которые работали на ферме Уильяма Тейлора и оказались единственными людьми, которые видели и разговаривали как с Тейлором, так и с Фрэнком Смитом вечером 7 июля. Фрэнк Ричмонд показал, что вспомнил, как отец Фрэнка Смита, Джон, приезжал на ферму Тейлора в воскресенье, 12 июля, на следующий день после обнаружения