Торговая кампания — это, конечно, аналог «Сибеко», основанной неким Борисом Бирштейном. Как раз в этом или следующем году он её зарегистрирует в Канаде. Эту историю я помню, хотя полной информации о ней нет и никогда не было. Клубок из сплетен, обрывков документов, записей прослушки, показаний и домыслов.
Но то, что это наш конкурент, несомненно. Именно эту «Сибеко» чекисты внедрили во внешнеэкономическую деятельность ещё задолго до перестройки. Через неё, судя по всему, частично и помощь компартиям в страны Запада шла. А это Пономарёвское ведомство, он заведующий международным отделом.
Это, к сожалению, не Злобинская зона ответственности, он к международным делам отношения не имеет. Поэтому, должно быть, мои пересечки такие колхозные — без документов и должной проработки.
Ну, а раз зона ответственности не наша, будет жёсткая внутривидовая борьба. Блин, с одной стороны, занять место «Сибеко» было бы хорошо в плане широты финансовых потоков, а, с другой, не хотелось бы терять самостоятельность… Вечные вопросы, бляха…
— Если речь о больших объёмах, — хмурится Ева, — двумя-тремя сотрудниками мы не обойдёмся. Да и я не смогу ведь полностью уделять всё время фирме…
— Сейчас нам надо начать, — киваю я. — А дальше подстроимся под ситуацию. И народ наберём, и заместителей толковых подыщем. Ну что, ты согласна?
Она молча кивает. Молодец.
— О, — улыбается на завтраке Горбачёв. — Отмечаю, что тебе гораздо легче, но особо не налегай на еду после вчерашнего.
— Чувствую себя так, будто месяц ничего не ел, — подмигиваю я. — Как спалось, Михаил Сергеевич?
— Я скажу так, — чуть покачивает он головой и тепло так, совершенно по-дружески улыбается. — Неплохо. Сегодня вечером будет приём у нашего посла. Вся делегация приглашена, так что нужно быть в форме.
Мы едим, а потом едем на совершенно бестолковый форум, главной целью которого являются бессмысленные речи, фотографирование и наведение мостов дружбы. В перерывах между выступлениями все выходят в фойе, чтобы дружить, пить лимонад и есть бутерброды с сырокопчёной колбасой, прецлики и, разумеется, сосиски.
Я знакомлюсь со смешливыми красотками из Польши и Югославии, заслуживая неодобрительные взгляды от девочек из нашей делегации — Натальи и Татьяны. Горбачёв дрейфует по фойе в окружении функционеров братских партий. А социалистическая пресса, освещая международное мероприятие, щёлкает вспышками и таскает громоздкие телевизионные камеры.
Вечером мы едем на приём в величественное здание на Унтер ден Линден, рядом с Бранденбургскими воротами. Народу приезжает много. Горбач с нами не едет но, когда наша делегация прибывает на место, он оказывается уже здесь, в компании с послом Абрасимовым, двумя генералами и различными важными господами в штатском разнообразного, судя по всему, подданства. Имеются и дородные дамы в мехах, и молодые шустрые юноши, и желающие отужинать на халяву деятели неопределённого происхождения.
Горбачёв ласково улыбается, слушает, кивает, и сам, конечно, охотно высказывается. Кажется, он немного подшофе. В углу на небольшом подиуме наяривает трио балалаечников. Любопытно, они содержатся в штате, ежедневным творчеством смягчая тоску посольских по родине, либо выписаны специально на мероприятие?
Музыка смолкает, на подиум поднимается посол и коротко приветствует участников вечеринки. Потом выступает Михал Сергеич. Выступать ему нравится, поэтому он долго и путанно выводит какие-то скучные сентенции. Слушатели начинают разглядывать мраморные капители, гранитную отделку, хрустальные люстры, портьеры и опереточные французские шторы. И даже те, кто не голоден, всё чаще поглядывают в сторону дверей, закрывающих зал с угощениями.
— Искренний, а не плакатный, основанный на лозунгах патриотизм — вот подлинное веяние времени! — под бурные аплодисменты заканчивает свою речь Горби.
Большие двустворчатые двери распахиваются и народ, олицетворяя массы, штурмующие зимний, штурмует зал со столами, уставленными бесхитростными по ресторанному скучными блюдами.
Радостный гомон и возгласы удовлетворения окутывают нас акустической оболочкой. Вообще, слово «удовлетворение» почему-то очень любимо нашими социалистическими вождями. Ну, а раз так, то и нам не грех удовлетвориться.
— Егор, — хлопает меня по плечу Горбач, — ну как настроение?
— Чувствую глубокое удовлетворение, — киваю я.
— Это рано, ты ещё молодой, ты, наоборот, должен быть неудовлетворён, должен с молотом — в кузницу, с серпом — на жатву. Надо грезить новыми свершениями и жаждать перевернуть мир, делая его чище и лучше.
Вот оно что. Мир перевернуть хочешь…
— Михал Сергеич, — киваю я, — настоящее удовлетворение всегда есть куда углýбить.
— А вот это правильно! — улыбается он. — Это по-нашему. Хорошо сказано. Молодец. Ну-ка, вот шнапс… Давай. А вот скажи мне, как ты думаешь что надо изменить в нашей жизни?
— Провоцируете, — подмигиваю я.
— Что, почему? — делается он удивлённым.
Прям всё на лице, вот что значит алкоголь растормаживает.
— Нет, — качает он головой. — Назрела потребность узнать, как и почему. Вот, как юная смена, надо откровенно. Я так скажу, все недомолвки не надо! Понимаешь?
— Ладно, смотрите, — говорю я, замахивая стопарик, хрен с ним, переживу, я же молодой. — Вот есть проблема алкоголизма, ваше здоровье, кстати.
— Да, есть такая проблема. И твоё тоже.
— Низкая алкогольная культура, согласны?
— Никакой культуры! — хмурится он.
Блин, да он уже хороший. Говорят, он бухой к Брежневу ездил представляться, когда его на секретарскую должность в ЦК предлагали.
— Ну вот, — киваю я. Пьют горькую, значит. Так?
— Да! Надо решительно с этим злом! Производительность труда…
— Погоди, дядя Миша, ой…
Он хитро улыбается и грозит пальцем.
— Михал Сергеич, погодите. Вот у нас наработки, лоза тысячелетняя без филоксеры, традиции и так далее. А народ шмурдяк глушит. Самогон гонит…
— Сажать!
— Да подождите! Алкогольное изобилие будет только при коммунизме, по ходу, а в наших-то реалиях как вы хотите бороться…
Он открывает рот, но я не даю сказать.
— Погодите, говорю. Смотрите, даю вам два варианта развития сюжета, основанных на мировом опыте. Первый. Запрещаем пить, ограничиваем возможность покупать, как у чухонцев, вырубаем к херам виноградники, и макс один литр на месяц. Жёсткий лимит, самогонщиков под суд, трезвость — норма жизни. Или вообще вдохновляемся американским, идеологически чуждым сухим законом.
— Правильно! — нетрезво кивает он.
— Вариант два. Развиваем виноделие, развиваем винную культуру, образовываем людей.
— Ни в коем случае!
— Да погодите! Вино постоянный спутник, люди начинают разбираться в нюансах, знают как, где и сколько…
— Нет! Не верю!
Бл*дь!
— В первом случае, когда вы проводите жёсткие ограничения, расцветает подпольный и абсолютно криминальный бизнес…
— А Щёлоков на что?
— Не справляется, в подобном случае невозможно справиться, а народ травится бурдой, переплачивает и плодит разбойников-бутлегеров. А во втором варианте, довольно длительном, конечно, повышается культура, сокращается потребление крепкого алкоголя, баланс смещается в сторону вина, общий уровень алкоголизма…
— Нет!
Ну, о чём с таким дубом говорить.
— Нельзя, Михал Сергеич, хирургическими методами такие…
— Зло нужно вырубать под корень…
Во-во, и виноградники тоже, да?
— Да, блин, — качаю я головой, — это был бы удар по экономике и вас просто…
— Только радикальное решение проблемы. Это же наше будущее! Непримиримая борьба! Не померли ведь финны?
— Да вас же просто возненавидят, чего непонятного? — мотаю я головой. — А насчёт финнов крыть нечем, финны действительно ещё не все померли… А вы почему, кстати, без супруги?
— Так протокол мероприятия не позволяет…
— Ну, слушайте тогда анекдот.