С первого этажа нам приходится подниматься на восьмой.
— Спасибо, Михаил Сергеевич, дальше мы сами.
Но нет, он очень отзывчивый, поэтому прётся вместе с нами и наплевав на медицинскую тайну, пытается войти к доктору вместе со мной.
Моего немецкого катастрофически недостаёт, чтобы выразить мысль, и молодая пышногрудая самка кентавра в белом халате переходит на английский. Я получаю несколько пилюль и выхожу из кабинета. Не сразу, естественно.
Сначала меня тискают, пальпируют и изучают язык, а потом только по-коммунистически щедро вручают таблетки. Торжество нашего образа жизни налицо. И лицо очень приветливое, надо сказать, молодое и улыбчивое.
— Нужен постельный режим, — докладываю я, ожидающим меня товарищам.
— Не засыпай только, — пытается хохмить Горби и, наконец, оставляет нас в покое.
Мы снова спускаемся вниз и вторгаемся в лабиринт служебных помещений. Грозный усатый дядька выскочивший сзади, начинает громко говорить по-немецки.
— Да бля… — сжимает кулаки Урнов, поворачивается и по-собачьи резко отбривает домогателя.
Мы идём дальше, мимо прядильной, мимо гладильной, мимо родильной… Горничные, кладовщики, рабочие сцены… — тут довольно оживлённо. Наконец, появляется дверь и мы выходим наружу.
— Ну, и где, бл*дь? — расставляет руки Урнов и нервно озирается.
Действительно, где? Никаких машин во дворе нет.
— Горбач этот, — сплёвывает Константин Германович. — Из-за него всё. Уехали, похоже, не дождались…
— Позвонить можно кому-нибудь? — спрашиваю я.
— Ага, — с сарказмом отвечает он. — В справочную службу ЦРУ. Куда звонить-то, это ж… сам понимаешь…
Мы ещё немного крутимся и идём назад. В производственных недрах отеля нам встречается хмурый дядька в сером костюме.
— Товарищ Урнов? — спрашивает он с акцентом.
— Да! — облегчённо выдыхает майор.
— Ну, а где ви ходите?
— Задержали нас.
— Задержали! — недовольно качает головой фриц. — Это совсем не шутки. Вы понимаете? Ладно! Кто едет?
— Он, — показывает на меня пальцем кагэбэшник и передаёт с рук на руки.
Капец, ни пароля, ни ответа. Мы снова идём к двери, правда теперь уже без Урнова. Выходим наружу и шарашим через внутренний двор. На улице нас ожидает грузовой фургон «Фольксваген». Меня грузят в пустой салон и закрывают дверь.
Зашибись. Машина трогается, и я опускаюсь на пол. Класс… А тому ли я дала, как говорится, обещания любви… Как-то мне это дело не нравится…
Минут двадцать мы едем по городу… Ну, то есть, я так думаю, поскольку нахожусь в железном ящике без окон. Едем, едем, едем и останавливаемся. Дверь открывается.
— Выходите, — кивает мне тот же чувак.
Выхожу. Мы стоим у бетонного здания, расположенного на огороженной бетонными же плитами территории. Сразу вспоминаю дядю Гену.
— Вот здес, — говорит немец и показывает на дверь здания. — Идём. Отдайте документы и деньги. Всё. Чтобы ничего не осталось.
Я отдаю, и мы заходим в здание.
— Так, здес… Осторожно. Вот тут супени.
Мы спускаемся в подвал и подходим к железной, как на подводной лодке двери с колесом. Он крутит колесо и открывает дверь. За ней открывается длинный проход. Бетонные стены, потолок и пол, зарешеченные, как на производстве светильники. Сектор Газа, блин… Пахнет сыростью, да здравствует клаустрофобия…
— Десять минут, — говорит немец и смотрит на часы и стучит пальцем по циферблату. — Лучше иди быстро-быстро. Опаздываем. Я-я… На том конце есть герр Майер, аптекарь. Он уже ждёт. Давай. А я буду ждать здес. Всё! Шнелле! Шнелле! Аллес гут.
Я вхожу в туннель и тяжёлая железная дверь со стоном и гулким уханьем закрывается. Блин… Как-то не по себе. Ладно… Аллес нормаллес… Пахнет плесенью… Я прикасаюсь к стене, провожу по ней рукой. Шершавая и прохладная… Ну, давай, Штирлиц, двигай поршнями…
В общем, я иду.
Свет тусклый, фонари установлены на большом расстоянии, но это ничего. Всё гораздо основательнее, чем в Новоспасском монастыре, сделано на века. Иду я максимально быстро, хоть дышать плотным и затхлым воздухом не очень кайфово. Дойдя до конца, смотрю на часы. Семь минут. Хорошо. Я киваю и тихонько толкаю дверь.
Она такая же, как и на нашей стороне, тяжёлая, покрашенная масляной краской. Единственная разница в том, что колесо находится изнутри. Я берусь за него и поворачиваю. Крутится оно тяжело, со скрипом. Вот вам и хвалёные немецкие технологии…
Дверь открывается и я упираюсь в деревянный щит. Да ёлки… Толкаю и он падает с глухим стуком. Я оказываюсь, судя по всему, в подвале здания. Ход ведёт в складское помещение. Кругом стеллажи и деревянные ящики. Никакого герра Майера не наблюдаю. Не дождался, наверное.
Выхожу из склада, оказывающегося незапертым, и оказываюсь у лестницы. Поднимаюсь на два пролёта. Ага… лестница заканчивается, других этажей не наблюдается и тут только одна дверь, ведущая, судя по всему, на улицу и есть небольшое, замазанное краской окошко.
Дверь закрыта. Ну, твою дивизию… Что за организация! Штази, твою за ногу! Больше похоже на квест-рум, чем на продуманную операцию. Дёргаю дверь и толкаю плечом. Найн! Швайне!
Можно, конечно, разбить окно, но хотелось бы обойтись без лишнего шума… Конструкция у него, как в американских ужасниках — рама поднимается наверх… В теории… Откидываю старую заскорузлую защёлку, берусь за облупившуюся деревянную фрамугу, или как тут она… и тяну. Ну… ну… давай, сучка… и…
Рама поддаётся и сдвигается наверх, открывая возможность выбраться наружу. Чуть больше форточки, блин… Уголёк бы пролез, как нефиг нафиг… Высовываю голову и осматриваюсь. Это задняя, дворовая сторона дома. Перед окном высокий кустарник, не позволяющий разглядеть, что там за ним. Вижу только задок стоящей за кустами машины с надписью. Судя по всему, машина аптечная. Людей нет. Хорошо.
Ладно, он сказал, поехали! Легко сказать, конечно… Окно расположено довольно высоко. Кое-как забираюсь на него с ногами, присаживаюсь и начинаю просовывать ноги наружу. Одна, другая. Хорошо. Держусь руками за раму и, выгибаясь, наконец-то выбираюсь, спрыгивая вниз. Лететь невысоко, но метра полтора здесь есть.
Я приземляюсь и едва сохраняю равновесие. Уфф… поворачиваюсь и…
— Гутен абент!
Твою дивизию! Вы чего творите! Разве можно так подкрадываться! Чуть сбоку от меня стоит полицейский. Он уважительно прикладывает руку к козырьку, но его стальной взгляд не сулит ничего хорошего.
— Аусвайс, битте! — требовательно произносит полицейский и рука от козырька перемещается к кобуре, висящей на правом боку.
22. Кто не с нами, тот против нас
— Я-а, я-а, — киваю я. — Гутен абент, офисер.
Поскольку я, всё равно, не имею ни малейшего шанса, говоря по-немецки, сойти за немца, акцент стараюсь изобразить английский.
— Айн момент, майн фройнд… Итс ол райт, кайнд оф мистейк, ю ноу… Амéрикан! Фройндшафт! Демократише унд либерале верте!
Он хмурится, а я по-американски широко улыбаюсь и тянусь во внутренний карман пиджака как бы за документами. Давай, расслабься, я друг, американский друг, добрый и надёжный. Да не смотри ты так на меня, выключи рентген, твою дивизию! Не запоминай, не нужно. По-хорошему прошу!
Блин, куда ни приеду, везде остаются мои фотороботы. Классный я шпион, охренеть просто. Ну ладно, главное улыбаться. Улыбаться! Нужно шагнуть, подходя ближе и, не прекращая добродушно скалиться, мгновенно вытащить «документ». Документа, разумеется, у меня нет, поэтому нужно вытащить прямую напряжённую ладонь и, не замедляясь, рубануть по горлу ребром, успев поставить ногу позади него.
Он упадёт и, может быть, даже вырубится, если хорошенько долбанётся затылком, а я закричу: «Руссише партизанен!» и дам дёру. И все добропорядочные бюргеры будут глядеть мне вслед, показывать пальцами и кричать: «Ату его! Ату!»
Отличный план, мистер Фикс, но нет ли какой-нибудь идеи получше? Блин… Сраный герр Майер, где ты⁈