— Айгюль, солнышко, — возвращаюсь я к ней. — У меня к тебе огромная просьба, иди сюда.
— Какая просьба? — смеётся она. — Смотри, только без занудства.
— Ладно.
Я беру её за руку и подвожу к Толяну.
— Анатолий, познакомься, эту красавицу зовут Айгюль.
— Я знаю, — усмехается он. — Я же только на неё и смотрю весь вечер.
— Серьёзно? — хохочет она.
— Не обращай внимание, — подмигиваю я. — Гуля немного навеселе.
— Гуля подгуляла, — широко улыбается она.
— Да чего же плохого-то? — посмеивается Толян. — Отдыхаем. Надо же когда-то и отдохнуть, правда?
— О! — поднимает указательный палец Айгюль. — Наш человек. Какая просьба-то у тебя, Бро? Говори.
— Просьба простая. Засунь Толика за руль своего крутого красного «мерса» и покажи ему Ташкент, которого он ещё не видел. Только учти, он здесь не первый раз уже. Толик, хочешь?
— Блин, Егор, не хочу, а жажду, — серьёзно качает он головой, а в глазах пляшут весёлые огоньки.
— Во! Жаждет!
— Ну смотри… Толик, — Айгюль делается серьёзной и пристально смотрит ему в глаза. — Эта ночь может круто изменить твою жизнь…
Она прищуривается, но не выдерживает и тут же начинает смеяться, изливая из себя фейерверк смешинок. Толян подхватывает и ржёт вместе с ней.
Я провожу время в Ташкенте очень плодотворно. Ирина немного злится на меня за день приезда, когда я полностью отсутствовал, но зато все последующие рабочие вахты я несу с утра до поздней ночи, без отлучек и намёков на саботаж. Сам первый секретарь Рашидов обещает помощь и полное содействие. Всё закручивается и начинает оформляться.
Ну и встречают нас, надо сказать, просто на космическом уровне — и фольклор, и разговоры со знатными хлопкоробами, и беседы с героями войны, и сумасшедшие природные красоты. И всё это на фоне просто отпадных банкетов. А плов настолько прекрасен, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Поэтому мы возвращаемся в Москву с чувством выполненного долга и глубокого удовлетворения, которое, несмотря ни на что следует ещё больше углýбить, нáчать, и что там ещё любил сказать Михал Сергеевич…
В общем, я напрашиваюсь на встречу с Чурбановым.
— Юрий Михайлович, это вам подарок из солнечного Узбекистана. Лучший в мире коньяк. Наверняка, у вас в коллекции такой имеется, но хорошего может быть и побольше в нашей жизни, согласны? А это вот шёлковое платье для Галины Леонидовны.
— Ну, она сама сейчас придёт от Вики своей, тогда ей и вручишь. Спасибо. Да, коньяк этот я знаю, хороший. Чего там в Ташкенте, как съездил?
— Неплохо, — киваю я. — Да что там, можно сказать отлично. Был там такой отвратительный преступник Джафар Мирзаев.
— Был?
— Да, теперь нет. Пал смертью храбрых, защищая награбленные миллионы.
— Серьёзно? — делает удивлённое лицо Чурбанов. — И где эти миллионы сейчас?
— Об этом нужно будет с его наследником разговаривать, но суть пока не в миллионах, а в том что Узбекистан мы теперь можем объединять усилия значительно эффективнее, чем раньше. Поэтому, если что-то будет нужно, только намекните. Ну, и напоминаю, что ваш пай в общем деле обеспечивается билетами государственного банка СССР. Простите за прямолинейность, но очень хочется хоть изредка говорить, то что хочется.
— Так, ты меня билетами не искушай. Мы не ради них затеваем свои игры.
— Не только ради них, — уточняю я.
— Как ты думаешь, можно ли вообще всех этих воров вырубить под корень?
— Можно, Юрий Михайлович. Медленно, но верно вырубаем. Преступность искоренить невозможно, но истребить ареол романтики можно, так же как и истребить побольше всяких Джафаров и прочих.
— Хорошо. Ладно, говори теперь, чего ради пришёл? Не для того же, чтобы обсуждать будущее отечественной преступности?
— Верно. Мне нужен Михаил Сергеевич Горбачёв.
— Что-что⁈ — удивлённо восклицает Чурбанов.
— Ходят слухи, что вы проводили раскопки в Ставропольском крае на предмет явных злоупотреблений в период, предшествовавший работе секретарём ЦК.
— Ты, Егорка, слишком уж высоко метишь, тебе не кажется?
— Мы ведь можем кооперироваться и ещё больше сращиваться. Вы, наверное, знаете, что я получил в наследство некий чемоданчик.
— С кнопкой от атомной бомбы?
— В некоторых случаях может быть и посильнее, бомбы. Там много всего интересного. Можем при необходимости туда заглядывать и кооперироваться.
— Кооперироваться — это хорошо, — соглашается он. — Ладно, я подумаю, что можно будет сделать.
Мы ещё довольно долго сидим в его кабинете, но, так и не дождавшись Галю, я в конце концов уезжаю домой.
Ночь проходит хорошо и ни одно сновидение не нарушает мой покой.
Утром, стоит мне только появиться в ЦК, приходит экстренное сообщение, что меня ждёт Гурко.
— Егор, — качает головой Ирина. — Хороший ты парень, толковый, с идеями, свежим взглядом и ещё кое-с-чем, но разве же можно постоянно где-то пропадать? Надо же и работу делать. Тебя вечно нет на рабочем месте.
— Ириш, — развожу я руками. — Ну, не попру же я против Гурко? Приходится подчиняться. Сейчас вот пойду и поставлю вопрос ребром, ты на это намекаешь?
— Ладно, хорош языками чесать. Беги к своему Гурко и скорее возвращайся. Дел у нас невпроворот.
Разумеется, я так и поступаю. Интересно, всё-таки, что там стряслось у него… Приезжаю на старую площадь.
— Привет, — качает головой Гурко. — Я думал, ты сегодня уже не придёшь. Пошли, с тобой поговорить хотят.
Он встаёт из-за стола.
— А кто, Марк Борисович? — интересуюсь я. — Кто решил провести со мной время?
— Проведёт сейчас, — ворчит он. — Пошли, я тебя провожу. Главное, не углубляйся в ничего не значащие детали. Понял?
Понял, конечно, как не понять.
Мы подходим к двери с красивой табличкой, на которой красуется надпись: «Горбачёв Михаил Сергеевич». Заходим внутрь. Из-за стола поднимается молодой, красивый и даже какой-то задорный Михал Сергеевич. Правда немного пухленький, как детская кукла-пупс.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствует он нас своим мягким южным голосом. — Проходите. Значит вы и есть Брагин?
— Да, Михаил Сергеевич, — киваю я прокручивая в голове, кто бы меня мог сдать…
— Хорошо, тогда давайте потолкуем. Вы, Марк Борисович, идите, а мы тут с товарищем Брагиным останемся…
21. Двигай, Штирлиц
— Проходите, давайте, — ласково улыбается мне Горбачёв и, чуть наклоняя голову набок, указывает на стул у конференц-стола. — Садись сюда.
Выговор у него мягкий, южный, улыбка мечтательная, глаза добрые, с грустинкой, будто он уже сейчас чувствует, к чему всё идёт. Этакий агроном-идеалист, получивший пророчество Ванги о надвигающемся десятилетии засухи.
Я, конечно, преувеличиваю. За этой кажущейся простоватостью скрывается совсем непростая натура питаемая волей Раисы Максимовны и желанием не останавливаться в движении по вертикали. В нём просматривается жёсткая целеустремлённость, за которую, впрочем, можно принять любовь к выпестованным в себе идеалам.
Сказка о неминуемой победе добра, кажется, уже сейчас будоражит его разум, укрепляя веру в идеалы демократических процедур. А костюм на нём сидит хорошо.
Горбачёв садится напротив меня и тут же встаёт, протягивая руку.
— Ну что, познакомимся? — по-отечески тепло говорит он.
— Егор Брагин, — представляюсь я, тоже приподнимаясь.
Он долго трясёт мою руку, заглядывая в глаза. Наконец, взаимные потряхивания прекращаются, и мы снова опускаемся на стулья. Я обвожу взглядом кабинет. Стандартный партийный шик. Деревянные панели, массивный стол, зелёная лампа Ильича. В приоткрытое окно прорывается лёгкий ветерок, играющий с тюлевой паутиной штор. Весна красна.
Признаюсь, становится грустно и на мгновенье даже руки опускаются. Вот смотрю я в его лицо и кажется, что все мои трепыхания напрасны и что он, всё равно, придёт и сделает не так, как надо. Но я мотаю головой, сбрасывая этот морок. Это мы ещё посмотрим. Ещё увидим, кто кого…