осведомился главный.
— Покалечить может. Например, руку отрежет. Или, вообще, убьет кого-нибудь.
— Да, — согласился приятель, — его и еще пару таких же выбросить. И можно закрывать шарашку.
— Тогда поставь рядом с ним телевизор, лучше японский, — вырвалось у Каретникова.
— Зачем это?
— Для нейтрализации вредоносной энергии.
Главный инженер качнул головой и пробурчал:
— Недаром, видать, вы, умники, по заграницам расползаетесь. Тесно вам здесь. Ты-то чего сидишь?
— Мое место здесь, — отчеканил Анатолий Валентинович.
Наутро третьего дня главный инженер побеспокоил Каретникова звонком.
— Слушай, умник, а ты накаркал, однако.
— Что?
— А то. Вчера станок, ну, про который ты предупреждал, покалечил двух человек. Механик с ним возился. Подошла мастер, она баба возбужденная, и с чего-то там спустила на него всех бешеных собак, что в ней сидели! Механик с перепугу не ту кнопку нажал, а сам поскользнулся как-то неловко и сбил мастера. Ну, ей в момент руку по локоть отхватило. А он сам вывихнул ногу.
«Ничего удивительного», — подумал профессор, но ответил какими-то общими фразами. От предложенного совместительства в качестве специалиста по технике безопасности вежливо отказался. Важнейшим сейчас было совсем не определение лояльности различных изделий по отношению к людям. Существеннее было разобраться в самих людях.
Ежевечерне Анатолий Валентинович приникал к голубому экрану. Он смотрел новости и все публицистические передачи, жадно вглядываясь в лица мелькающих там политиков. Почти у всех за масками серых, зеленых, карих, а чаще неопределенно-водянистых зенок просматривались другие, истинные их глаза. «Буркалы, у всех буркалы!», — горестно негодовал Каретников.
После осмысления информации, полученной им за последние дни, профессор развернул бурную агитационную деятельность. На личные средства напечатал листовки и с помощью верной Клавдии Петровны, а также двух преданных студентов расклеил их в разных столичных районах. Вспомнил прежние знакомства. Когда-то с его участием намечался цикл исторических передач. Не состоявшийся. Он разыскал человека, ответственного тогда за этот проект. Тот вырос и стал главным редактором на одном из ведущих телеканалов. Абсолютно уверенный в своей правоте, Каретников в три осадных дня сумел убедить телебосса в необходимости собственного выступления. За символическую цену. После телевизионного показа у него взял интервью корреспондент газеты «Московский комсомолец». Причем, напросился сам.
Анатолий Валентинович прямо заявил, что собирается баллотироваться на открывшуюся вакансию в Государственной Думе. Искусно маскируя истоки осведомленности в отношении истинного облика политической элиты, что придавало высказываниям кандидата дополнительный вес, профессор интриговал избирателей новыми технологиями разоблачения негодных политиков. Если верить его словам, таких было почти сто процентов. Избиратель знал это и без него, потому Каретникову верили. У него хватило ума онаучить свои откровения, и подавать их не как плод прозрения, что отдавало шарлатанством, а представить в виде результата изысканий. Методом социально-административной реверберации называл профессор свое открытие. И популярно объяснял, что сие означает. «Социально» — понятно, это все, что касается общества. Уточнение термина словом «административной» демонстрирует отношение данного определения к властным структурам. «Реверберация» — это процесс затихания какого-либо звука в помещении после того, как прекратится сам звук. Она обусловливается отражением звуковых волн от различных поверхностей. Таким образом, если взять реальные деяния любого органа власти, можно оценить принесенный им вред, поскольку эхо этого ущерба сохраняется довольно-таки продолжительное время. Из него можно вычленить долю недобрых дел, приходящуюся на каждого чиновника. Остается проанализировать, в чем конкретно проявилось приносимое им зло для населения страны. Существует и обратная реверберация, выявляющая причины античеловеческого поведения бюрократов, двигаясь от частного к общему. Методологию и главные особенности проведения социально-административной реверберации автор обещал продемонстрировать после получения доступа к властным рычагам — иначе не дадут, гады. Да, легко соглашались избиратели, уж эти гады точно не дадут. Это как выпить дать. Вся эта абракадабра пришла в воспаленную голову Каретникова за полчаса до прямого эфира. И теперь профессор лишь развивал мысли в выступлениях и публикациях. Несмотря на сложность теории, Каретников излагал ее легко и непринужденно. Поскольку это была не огульная, а единственная научная попытка объяснения царящего который уже год в стране беспредела, она шла на «ура». Тем паче, что корень зла виделся не в экономических, кармических, исторических и иных причинах, а в грязной воле политической элиты. Народ, как всегда, абсолютно верно чуял — именно так оно и есть, только сформулировать сам не мог.
* * *
Выехали по темноте. Надо было успеть на утренний рейс. По сторонам пустынного в этот час шоссе потянулся лес. Сафаров завозился на заднем сидении.
— Не шебуршись, сука, — одернул его сосед, с которым он был связан тонкой стальной цепью.
— В туалет хочу…
— В штаны наложил, чурка? — поинтересовался сидящий рядом с водителем. Очевидно, он был за главного.
Остальные хмыкнули. Толстяк вызывал у ребят презрение. На вид здоровый, собаку победил, а попался — и скис, как профурсетка. Молодой парнишка, что был с ним, еще на что-то годится, а этот…
— Нет еще, но…
— Потерпишь. В самолете знаешь какие сортиры? Зашибись!
— Не могу уже терпеть, — с натугой жалобно возразил Мурад.
Пришлось остановиться. Из машины вышли Сафаров и двое охраняющих. Мурад сразу потянул в лес.
— Э-э, стой. Отцепи его, — воскликнул прикованный к подконвойному, обращаясь к начальнику караула. — Я что, рядом сидеть и нюхать все обязан?
— А уйдет?
— Он-то? Куда? Я фонарь прихвачу. Тут кроме леса ничего кругом. Застрелю на хрен, в случае чего. Ты понял? — толкнул он пленника.
— Да, да, понял я.
Он подставил руку под ключ, затем достал пистолет, передернул затвор и ткнул Сафарова в спину:
— Вперед, засранец.
Громко треща сучьями, Мурад увлек сопровождающего метров на пятнадцать вглубь.
— Куда прешь? Хорош! — остановил его охранник.
— Все, все, сейчас место выберу. У тебя туалетной бумаги, случайно, нет? — шагнул Сафаров навстречу сопровождающему.
Тот, по всей вероятности, хотел ответить остроумно, но железные клещи, сжавшие и вывернувшие кисть с оружием, спутали его мысли, а тяжелый кулак, опустившийся на темя, вовсе рассеял их.
Главный по этапу беспечно стоял на обочине спиной к лесу. Позади было тихо, но вот что-то хрустнуло в стороне. Он повернулся и даже не почувствовал, как сознание покинуло его.
Задняя дверь машины открылась, и в нее забрался толстяк. Он был один.
— А где ребята? — удивился водитель.
— Да тоже это… в туалет захотели… — неопределенно ответил пленник.
Головы у всех конвоиров оказались наиболее слабыми местами, что, впрочем, легко было предвидеть.
* * *
Еще до рассвета машина, отправившаяся в аэропорт, взвизгнув тормозами, уперлась в высокое крыльцо дома,