Читать интересную книгу Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

— Но Аибагава-сан, — умоляла девушка, — мне не нужны другие лекарства.

«Притворившись, что приняла законы Дома, — думает Орито,

— Когда-то прекрасные глаза проститутки сверлят ее из темных кругов.

…ты проходишь половину пути к принятию законов Дома.

Орито слышится веселый смех учителя Сузаку у ворот.

Желание и нужда в «Утешении» протащат тебя по оставшейся половине…

Стражник — аколит у ворот кричит: «Внутренние ворота открыты, сестры!»

…а коли тебе так его хочется, то чего продолжать сопротивляться?»

— Если ты не подчинишь себе это желание, — говорит девушка в бассейне, — то станешь такой же, как они.

«Я должна прекратить принимать зелье Сузаку, — решает Орито. — С завтрашнего дня».

Волна уходит из бассейна через замшелые решетки.

«Мое «завтра», — понимает она, — означает, что я должна прекратить принимать его сегодня».

— Какой мы находим сегодня нашу новую сестру? — спрашивает учитель Сузаку.

Настоятельница Изу смотрит на нее из одного угла; аколит Чуаи сидит в другом углу.

— Учитель Сузаку видит меня в полном здравии, спасибо.

— Небеса этим вечером — это небеса очищения, не так ли, самая новая сестра?

— В мире внизу закаты никогда не были так красивы.

Довольный, он решает задать вопрос.

— Тебя не опечалило решение Богини этим утром?

«Я должна спрятать свое облегчение, — думает Орито, — и ничем не показать, что я его прячу».

— Нелегко научиться беспрекословно принимать решения Богини, ведь так?

— Ты прошла долгий путь за короткое время, самая новая сестра.

— Я поняла, что просветление может случиться в одно мгновение.

— Да. Да, так и случается. — Сузаку смотрит на своего аколита. — После многих лет устремлений, просветление преображает человека за один удар сердца. Учитель Генму очень доволен твоим улучшением духа, о чем он упомянул в письме к владыке — настоятелю.

«Он наблюдает за мной, — подозревает Орито, — ожидая моих вечных вопросов».

— Я не достойна, — говорит она, — внимания владыки Эномото.

— Владыке — настоятелю по-отечески интересна каждая наша сестра.

Слово «по-отечески» вызывает из памяти отца Орито, и недавние раны вновь ноют.

Из Длинной комнаты доносится шум и запахи ужина.

— Значит, у нас нет никаких жалоб? Ни болей, ни кровотечений?

— Если честно, учитель Сузаку, я не могу представить себя нездоровой в Доме сестер.

— Запор? Понос? Геморрой? Чесотка? Головная боль?

— Порция моего… моего дневного лекарства — это все, что я хочу попросить, если позволите.

— С превеликим удовольствием, — Сузаку наливает мутной жидкости в чашку — наперсток и предлагает ее Орито. Она отворачивается и скрывает рот, как делают женщины ее положения. Тело жаждет облегчения, которое приносит зелье Сузаку. Но прежде, чем она успевает передумать, Орито выплескивает содержимое крохотной чашки в толстый рукав, и темно — синяя материя тут же впитывает жидкость.

— Сегодня оно… с медовым вкусом, — говорит Орито. — Или мне это только кажется?

— Что хорошо для тела, — Сузаку смотрит на ее рот, — хорошо для души.

Орито и Яиои моют посуду, пока сестры — монахини напутствуют Кагеро и Хашихиме: кто‑то скромными словами, кто‑то, судя по смеху, не совсем, прежде чем настоятельница Изу уводит избранных к алтарной комнате для молитвы у Богини. Четверть часа спустя настоятельница сопровождает их к кельям, где они ждут Дарителей. После того, как вымыта вся посуда, Орито остается в Длинном зале, не желая оставаться наедине с мыслью, что через месяц уже она может лежать с расшитым капюшоном на голове, ожидая учителя или аколита. Тело жалуется на отсутствие привычной дозы «Утешения». Она то становится горячей, как суп, то холодеет, как лед. Когда Хацуне просит Орито прочитать прошлогоднее новогоднее письмо от перворожденного Дара Первой сестры, теперь — молодой женщины семнадцати лет, Орито рада возможности отвлечься.

— «Моя самая дорогая мама, — читает Орито, при свете лампы вглядываясь в иероглифы, нарисованные женской рукой, — на изгородях ягоды красные, и можно даже подумать, что к нам идет еще одна осень».

— Она изящна в словах, как ее мать, — шепчет Миноре.

— Мой Таро совсем глупый, — вздыхает Кирицубо, — по сравнению с Норико — чан.

«В их новогодних письмах, — отмечает Орито, — Дары обретают имена».

— Но разве у такого трудолюбивого молодого пивовара, как Таро, — возражает довольная, скромная Хацуне, — есть время заметить осенние ягоды? Прошу самую новую сестру продолжить.

— «Снова, — читает Орито, — подходит время для того, чтобы послать письмо моей дорогой маме на далекую гору Ширануи. Прошлой весной, когда Ваше письмо Первого месяца пришло в мастерскую «Белый Журавль» Уеда-сана…»

— Уеда-сан — учитель Норико — чан, — говорит Садае, — известный портной в Мияко.

— Вот как? — Это объяснение Орито слышала уже десять раз. — «Уеда-сан дал мне полдня, чтобы я могла отпраздновать прибытие письма. Прежде, чем я позабуду написать об этом, Уеда-сан и его супруга шлют самые наилучшие пожелания».

— Какая удача, — говорит Яиои, — найти такую достойную семью.

— Богиня всегда заботится о своих Дарах, — подтверждает Хацуне.

— «Ваши новости, мама, доставили мне столько же удовольствия, сколько получили Вы, как я поняла из Ваших добрых слов, от моих глупых писем. Как чудесно, что Вас благословили очередным Даром. Я буду молиться, чтобы он нашел такую же заботливую семью, как Уеда. Пожалуйста, передайте мою благодарность сестре Асагао за ухаживания за Вами во время грудной болезни и учителю Сузаку за его каждодневную заботу». — Орито прерывает чтение, чтобы задать вопрос:

— Грудная болезнь?

— О-о, кашель совсем замучил меня! Учитель Генму посылал аколита Джирицу — да упокоится его душа — к травнице, вниз в Курозане, за свежими травами.

«Ворон, — у Орито болит все тело, — может долететь до трубы Отане за полчаса».

Она вспоминает летнее путешествие в Курозане, и ей очень хочется плакать.

— Сестра? — замечает Хацуне. — Что‑то случилось?

— Нет. «Из‑за двух больших свадебных торжеств в пятом месяце и двух похорон в седьмом «Белый Журавль» завалили заказами. Мой год здесь прошел очень удачно еще по одной причине, мама, хотя я уже краснею, когда пишу об этом. Эта причина — главный поставщик парчи для Уеда-сана, торговец по имени Кояма-сан: он приезжает в «Белый Журавль» со своими четырьмя сыновьями один раз в два-три месяца. Несколько лет уже самый молодой сын Шинго-сан обменивался со мной любезностями, когда я работала. Прошлым летом, однако, во время празднования О — бон, меня пригласили в чайный домик в саду, где, к моему удивлению, Шинго-сан, его родители, Уеда-сан и моя хозяйка пили чай. — Орито бросает быстрый взгляд на восхищенных сестер. — Вы, конечно, уже догадались о приближающемся, мама, но я, глупая девушка, не догадалась».

— Она не хлупая, — Асагао убеждает Хацуне, — плосто наифная.

— «Немного поговорили, — продолжает Орито, — о многочисленных достоинствах Шинго-сана и моих невеликих заслугах. Я очень старалась быть скромной, чтобы не казаться слишком настойчивой, и после всего…»

— Как ты ей и советовала, сестра, — кудахчет Савараби, — два года тому назад.

Орито видит, как сестра Хацуне раздувается от гордости.

— «И после всего моя хозяйка поздравила меня с произведенным благоприятным впечатлением. Я вернулась к моим обязанностям, гордая от похвалы, но не ожидала услышать ничего от семьи Кояма до следующего приезда в «Белый Журавль». Моя глупые ожидания не сбылись очень быстро. Несколько дней спустя, в день рождения императора, Уеда-сан взял всех своих учениц в парк Яояоги, чтобы насладиться фейерверком на берегу реки Камо. Какими волшебными выглядели быстро распускающиеся красные и желтые цветы в ночном небе! По возвращении мой учитель вызвал меня к себе в кабинет, где моя хозяйка сказала мне, что семья Кояма предложила взять меня женой младшего сына Шинго. Я тут же упала на колени, мама, словно лис заколдовал меня! Потом супруга Уеда-сана добавила, что предложение пришло от самого Шинго. Молодой человек с таким высоким положением пожелал взять меня в жены, и слезы тут же потекли по моим щекам».

Яиои дает Хотару бумажную салфетку, чтобы вытереть слезы.

Орито складывает один лист и разворачивает другой:

— «Я испросила разрешение у Уеда-сана говорить прямо. Мой учитель потребовал этого. Мое происхождение слишком непонятное для семьи Кояма, сказала я. Я душой и телом предана «Белому Журавлю», и, если бы я вошла в семью Кояма невестой, злые языки сразу начали бы лить на меня грязь, будто я хитростью поймала в сети такого прекрасного мужа».