Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пища и тепло – это жизнь.
Вот почему мама вечно напоминает мне про куртку и боится, что я простужусь. Вот почему она собирает мне обеды в школу и оставляет «Поки» в кружке. Вот почему готовит, даже когда ей грустно, и оставляет мне поесть, даже когда знает, что я сыта. Вот почему спрашивает, не голодна ли я, и режет для меня клубнику посреди ссоры. Это не для того, чтобы вызвать во мне чувство вины. Так она проявляет свою любовь.
Я тоже когда-то была малюсеньким, пухлым, беззащитным медвежонком. Все, что мне было нужно, – это молоко и пеленки.
И моя мама.
Наверное, в тот день она достала фотоальбом с намерением напомнить нам обеим, что когда-то она была для меня целым миром. Я смотрела только на Дэнни. Но сейчас я понимаю, что мама была почти на каждом снимке. Кроме тех, на которых я хныкала и тянулась к ней. А теперь в моей жизни появилось много такого, что она не может контролировать, от чего не может меня защитить. Но она по-прежнему может обеспечить меня едой и теплом. В них я буду нуждаться всегда.
Все это время мама без слов говорила, что любит меня. Она проявляла так свою любовь с самого моего рождения. Просто я этого не понимала.
Я ковыляю по камням так быстро, как только могу. Мне нужно поскорее попасть домой и обнять маму.
Уже у самого переезда я торопливо прячусь в кустах, когда охранник смотрит по сторонам. Он отворачивается, и я выхожу на тротуар, делая вид, будто просто прогуливаюсь посреди ночи. На углу я снова бросаю взгляд на молодую женщину с ребенком. Медвежонку тепло и уютно, но его мама по-прежнему дрожит.
Желтый флисовый воротник щекочет мне подбородок. Это моя любимая куртка. Ее захватил для меня Дэнни в тот вечер, когда отвез меня на выступление. Я гляжу на силуэт женщины в свете фонаря. Мигающий сигнал подсказывает, что можно переходить железную дорогу, но вместо этого я разворачиваюсь и иду к станции. У самой платформы я ненадолго останавливаюсь и смотрю на куртку. Я прижимаю воротник к носу и делаю глубокий вдох. Достаю из кармана шнурок, которым была перевязана коробка, и перекладываю в задний карман джинсов. Потом я снимаю куртку и быстрым шагом направляюсь к женщине с ребенком.
– Вот, – говорю я, протягивая ей куртку. – Не мерзните.
Она удивленно на меня смотрит. Ее глаза покраснели и опухли.
– Нет, что вы, не стоит, – говорит она. – С нами все будет в порядке. Поезд скоро придет.
– Пожалуйста, возьмите. Вам еще ждать неизвестно сколько, а я живу совсем рядом. Могу добежать до дома.
Я снова сую ей куртку. Женщина осторожно ее берет.
– Спасибо, – говорит она шепотом.
– Мама научила меня, что нет ничего хуже, чем мерзнуть. Надеюсь, вам это поможет. – Я прижимаю коробку к груди, быстрым шагом спускаюсь с платформы и возвращаюсь к переезду. Сигнал успел загореться красным. Когда он снова начинает мигать, я перебегаю рельсы, выпуская изо рта облачка пара. Руки у меня покрылись мурашками. Дрожа от холода, я бегу мимо тенистых лужаек и смутно очерченных домов. Я бегу, пока не оказываюсь почти у самого дома.
Перед последним поворотом я вдруг слышу гудок поезда вдалеке. Визжа тормозами, он останавливается у платформы, и я невольно улыбаюсь. Я представляю, как женщина с младенцем садится в вагон и устраивается на теплом сиденье.
Впервые с того момента, как погиб Дэнни, я радуюсь прибытию поезда.
Глава 70
Мой дом сияет; в каждом окне горит яркий свет, озаряя улицу. Похоже, родители меня ждут. Они, наверное, меня искали, но я оставила телефон дома. Неудивительно, что они распереживались. Я машинально пытаюсь поправить куртку, потом вспоминаю, что на мне одна только свободная белая футболка с голубым кармашком на груди. Я торопливо захожу в дом.
Мама сидит за обеденным столом, нервно переплетая пальцы и нажимая на экран моего телефона, который лежит перед ней. Видимо, она нашла его в моей комнате. Папа ходит туда-сюда, поправляя светильники на стенах и водя руками по подоконникам. Точно так же родители выглядели в ту ночь, когда к нам пришел офицер Джеффриз. На столе стоит кружка с «Поки» и лежит кучка лампочек. Может быть, папа менял лампочки, чтобы отвлечься от своих переживаний?
Едва я вхожу в дом, как родители бросаются ко мне. Их тревога улетучивается. Папа делает четыре огромных шага и заключает меня в объятия, прижимается щекой к моей щеке. Я чувствую, как он дрожит, как стекают слезы на мое лицо. Спустя мгновение мама обхватывает руками нас обоих. Какое-то время мы стоим, не двигаясь, просто тихо дыша.
– Мы подумали… Мы подумали, что ты… Когда мы услышали поезд… – Она не договаривает. Просто крепко целует меня в лоб раз за разом.
Папа отпускает меня, потом хватает за руки. Не обнаружив ничего, кроме отступающих мурашек, он берет меня за плечи и внимательно осматривает с ног до головы.
– Мама, папа… как вы могли подумать, что я… – Мне не удается подобрать слов. Я знаю, через что мы прошли после смерти Дэнни. Я бы ни за что с ними так не поступила. – Я этого не сделала бы. Ни в коем случае.
Папа снова меня обнимает, и мама к нему присоединяется. Они сжимают меня с двух сторон. Как сэндвич с Мэйбелин.
Потом папа замечает что-то, упирающееся ему в живот, и смотрит вниз, на коробку, которую я по-прежнему сжимаю в руках.
– Что это… – Потом он узнает коробку. – Где ты ее…
Мама кладет руку ему на плечо, и он замолкает. Она поворачивает меня лицом к себе.
– Ни окей ма?[43]
Я киваю.
– Где ты была?
– На железной дороге.
Мама тоже кивает, будто ждала этого ответа. Она обнимает меня еще раз и растирает мне плечи.
– Ты совсем замерзла.
Я дрожу.
– Где твоя куртка? – Мама идет к гардеробу и достает свое пальто, похожее на бумажный пакет. Вернувшись на кухню, она укутывает меня в пальто и усаживает за стол.
– Ты голодна?
Я киваю. Мама показывает на кружку с «Поки», идет к холодильнику и начинает извлекать оттуда стеклянные контейнеры. Я наблюдаю, как она выкладывает еду на тарелку и подогревает. Я не жалуюсь и не пытаюсь ее остановить.
Мама с папой садятся и смотрят, как я ем. Мне немного неловко, но их пристальные взгляды не доставляют мне такого дискомфорта, как раньше. Я вижу, что они о многом хотят меня спросить, но ждут, пока я доем.
Мы с папой начинаем говорить одновременно.
– Нет, нет, сначала ты, – говорит он и машет рукой.
Я сглатываю, глядя на коробку. По пути домой я размышляла, стоит ли рассказывать про нее родителям. Но теперь они увидели ее и хотят узнать правду. Они имеют на это право.
– Дэнни сказал, что любит вас. – Я встаю и крепко обнимаю их одного за другим. – И попросил обнять.
Мамины глаза наполняются слезами. Когда она измотана переизбытком эмоций, ей не хватает сил, чтобы подобрать слова на английском.
– Ни цзэнмэ чжидао?[44]
– Он оставил мне послание. – Я достаю из коробки его телефон. – В коробке, которую спрятал у меня в шкафу тем вечером. – Я показываю на надпись «Для Мэй-Мэй», сделанную выцветшим черным маркером. – Мне не хотелось ее открывать… до сегодняшнего дня.
Мы ставим телефон на зарядку и вместе смотрим, как индикатор загорается зеленым. Я включаю сообщение от Дэнни, но останавливаю воспроизведение до того, как он начинает петь. Может быть, однажды мы послушаем эту песню все вместе, но пока я хочу оставить ее себе. Мама с папой судорожно вдыхают, услышав голос Дэнни. Он кажется таким живым.
Как и я, они хотят послушать сообщение еще раз. И еще. По нашим лицам текут слезы, пока мы слушаем его голос.
– Мне до сих пор иногда кажется, что он вот-вот вернется домой. – Я опускаю голову на сложенные руки и плачу, уткнувшись в стол. – Мне так
- Английский язык с Робинзоном Крузо (в пересказе для детей) - James Baldwin - Прочая детская литература
- Без памяти - Вероника Фокс - Русская классическая проза
- Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники - Роман Романов - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза