Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время пришло.
Я осторожно тяну за шнурок, не в силах отделаться от ощущения, что коробка вот-вот развалится у меня в руках. Когда этого не происходит, я тяну сильнее, развязывая шнурок. Петля дважды продета через отверстие – Дэнни всегда завязывал шнурки именно так. Освободив шнурок, я прячу его в карман куртки. Я не могу потерять еще одну частичку Дэнни. Сделав глубокий вдох, я смотрю на луну, а затем открываю коробку.
Внутри лежат телефон Дэнни, наушники и зарядка. Мое сердце пропускает удар. Почему Дэнни оставил мне свой телефон? Не разрядился ли он за это время? Я нажимаю кнопку включения, и экран вспыхивает, ослепляя меня. Я моргаю, чтобы избавиться от мельтешащих точек. Время движется невероятно медленно, пока мои глаза привыкают к свету. Когда телефон наконец включается, я вижу, что Дэнни оставил для меня инструкцию на заставке. Она гласит:
1) Сначала послушай песню на «Спотифай».
2) Потом – голосовое сообщение.
Я нахожу и открываю нужное приложение. Дэнни удалил все свои песни, кроме одной: «Lay Me Down» Сэма Смита. Одного названия достаточно, чтобы у меня на глазах снова навернулись слезы. Но я следую указаниям Дэнни, как и всегда.
Я надеваю наушники и включаю песню. Пока она играет первые два раза, я просто всхлипываю – мне казалось, я уже выплакала все слезы, но, видимо, их источник неиссякаем.
На третий раз до меня вдруг доходит, что эта версия песни – дуэт с Джоном Леджендом. Почему Дэнни выбрал именно ее?
На четвертый раз я понимаю, что эта песня – разговор.
А на пятый мне становится ясно, что я – Сэм Смит, а Дэнни – Джон Ледженд. Это наш с ним разговор.
Я слушаю песню снова.
Сэм – я – печально поет тенором: «Не выразить словами, как мне тебя не хватает…» Я чувствую то же самое. Потом он продолжает: «Это невыносимо, горе слишком велико», – и я снова захлебываюсь рыданиями.
Джон Ледженд – Дэнни – проникновенно спрашивает: «Я тянусь к тебе, ты слышишь мой зов?» Да, Дэнни всегда думал обо мне, невзирая на собственную боль. Переживал. Хотел мне помочь.
«На мою долю выпало столько боли. Я скучаю, я так тоскую по тебе».
Потом они поют вместе: «Позволишь лечь рядом с тобой?.. Все ли с тобой хорошо?» Дэнни по-прежнему рядом, он тянется ко мне. Зовет меня. Поддерживает. Скучает. Прощает.
Любит меня.
Я слушаю песню по кругу, не пытаясь остановить поток слез. Они ручейками стекают у меня по щекам и капают на землю. Это те самые слова, которые я хотела бы спеть ему. Я хотела бы лечь рядом с ним и помочь ему. И он это знает. Он знает и любит меня.
Я не знаю, сколько раз успела послушать песню. Но прежде чем в очередной раз начать воспроизведение, я вдруг вспоминаю, что это – только первый пункт инструкции. Есть еще второй.
Порывшись в телефоне, я нахожу голосовое сообщение и тут же включаю его, чтобы не дать себе погрузиться в мысли или чувства. Сердце замирает у меня в груди, когда я слышу голос Дэнни.
– Мэй-Мэй, не забывай иногда смотреть «Звездные войны». И заходить в In-N-Out вместо меня. Не роняй больше книжные полки, но продолжай танцевать. Обними маму с папой… – Здесь его голос на миг прерывается. – …И скажи им, что я их люблю. А это – для тебя, когда выдастся тяжелый день. Я собирался оставить тебе эту запись, уезжая на учебу в колледж… Но оставляю сейчас… Прости, что мне не хватило сил. Я тебя люблю.
И с этими словами он начинает свое самое ужасное, самое фальшивое исполнение «Lay Me Down». Он будто здесь, живой, рядом со мной, и я никогда не слышала ничего более прекрасного. Теперь Дэнни всегда будет рядом, ведь он оставил мне свой голос. Телефон почти разрядился, так что я воспроизвожу сообщение только два раза. Все равно оно слишком ценно, чтобы слушать его по кругу. Когда затихает последняя протяжная нота, я выключаю телефон и прижимаю к груди.
Аккуратно обмотав вокруг него наушники, я убираю телефон обратно в коробку. Что-то твердое перекатывается внутри и бьет меня по костяшкам пальцев.
– Ой!
Заглянув в коробку, я ахаю. Это микрофон с вмятиной, тот самый, который Дэнни швырнул на асфальт, привезя меня на выступление Jabbawockeez.
Дэнни и правда меня слушал.
И он дал мне ответ.
Глава 69
Подходя к станции, я слышу детский плач. На скамейке сидит молодая женщина с копошащимся свертком в руках. Неужели она ждет поезда в такой поздний час?
Поезда в это время ходят каждые полтора часа, а затем и вовсе перестают. Я не знаю точного времени и не уверена, придет ли сегодня еще один поезд. Микрофон перекатывается туда-сюда в коробке, когда я беру ее в левую руку. Правую я засовываю в карман, чтобы отыскать телефон и посмотреть время, но ничего не нахожу. Наверное, я забыла его в комнате. Плач младенца эхом разносится по станции, и я снова поворачиваюсь в ту сторону.
На скамейке рядом с женщиной стоит небольшая спортивная сумка. Сама она одета в легкую куртку, а на одно плечо у нее накинуто одеяльце. Она дрожит, пытаясь успокоить ребенка. По ночам у нас довольно прохладно. В городе можно неплохо заработать на дурацких теплых кофтах: туристы всякий раз оказываются не готовы к нашей погоде. Прищурившись, я вижу, как рядом с левым локтем женщины из пеленок высовывается крохотная пяточка. Женщина пытается снова ее укрыть, но младенец яростно машет ножками туда-сюда, пока пеленки совсем не раскрываются. Наклонившись и что-то прошептав, женщина укрывает себя и ребенка одеяльцем, которое висело у нее на плече. Ребенок все плачет и плачет, пока вдруг не замолкает.
Она его кормит.
Я смущенно отворачиваюсь, чтобы случайно не увидеть ее голую грудь.
Потом, не в силах сдержать любопытство, снова бросаю взгляд. Ребенок стащил одеяло у нее с плеча. Он одет в пушистый серый костюмчик медведя. Во все стороны торчат руки и ноги. Ребенок ерзает, и женщина похлопывает его по попе.
Даже с другой стороны железной дороги мне видно, как она измотана. Яркий фонарь над скамейкой подсвечивает темные круги у нее под глазами. Она одета в спортивные штаны, а ее каштановые волосы стянуты в неаккуратный хвост. Судя по разномастным шлепанцам, она выбежала из дома в большой спешке. На вид ей лет двадцать пять, а то и меньше. Что она делает здесь в такое время?
Ребенок снова хнычет и тянет ручонки к маме. Одним движением она берет его поудобней и снова накидывает на плечо одеяльце. Пушистый медвежонок перестает плакать, когда она снова начинает его кормить. Женщина прижимает сверток с младенцем к себе и утыкается в него носом. Ребенок опять машет ножками, и женщина, порывшись в сумке, достает старый свитер и укутывает в него капризного малыша. Согревшись, он успокаивается, но женщина дрожит от холода.
Я подтягиваю повыше воротник куртки. Мама никогда не допускает, чтобы я мерзла. Сколько еще эта женщина с ребенком будет сидеть здесь на холоде, пока не придет следующий поезд?
Если он вообще придет. Я понятия не имею, который час.
Но ради нее я очень надеюсь, что поезд скоро придет.
Младенец засыпает, и женщина целует его в нос, поправляя кофту. Интересно, моя мама тоже целовала меня, закончив кормить? Мне сложно представить себя такой крохотной, сложно представить, что когда-то мама нежно мне улыбалась и щекотала нос. Тогда еще не было никаких бегемотов.
Я смотрю, как женщина обнимает своего уснувшего медвежонка, и тут на меня снисходит озарение. Ребенок плакал, и его успокоили молоко и теплый свитер. Он безмятежно уснул даже под ослепляющим светом фонарей вдали от дома. Я понятия не имею, что случилось с этой женщиной, почему она ждет поезда посреди ночи. Она явно собиралась второпях, но у нее есть самое главное. У нее
- Английский язык с Робинзоном Крузо (в пересказе для детей) - James Baldwin - Прочая детская литература
- Без памяти - Вероника Фокс - Русская классическая проза
- Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники - Роман Романов - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза