Пензенскому Катону*
Ваш Париж — Содом!
(Из эмигрантского разговора)Хмурый пензенский спорщик,—В жизни мало утех…Если юный конторщикНа панели при всехТонконогую девуЛобызает взасос,—Не краснейте от гневаИ не морщите нос.
Может быть, это пошло,Как панельный канкан…Ведь у нас в нашем прошломДаже дворник СтепанНе лобзался с кухаркойУ ворот средь гуляк,А в подвале под аркой,Где прохлада и мрак.
Наши светлые ризыМы от моли спасли:Лишь Татьяны и ЛизыВ нашем прошлом цвели…Но позвольте в ПарижеСквозь иное стеклоЭтот ужас бесстыжийПоказать вам светло.
Он — конторщик из банка,Дева в шляпке — швея,Целый день спозаранкуЛишь одна колея.Только в час перерываВ ресторане вдвоемПоедят торопливо,Прикоснутся плечом.
И опять на панели…Снова надо в ярмо…Ни беседки, ни ели,Ни софы, ни трюмо…Губы что-то сказали,Шепот вспыхнул, затих,Как на людном вокзале —Что им здесь до чужих?
Ведь вокруг из прохожихНе взглянул ни один.Все спешат, все похожи —Шорох ног и машин.Свежесть этих лобзаний,Господин прокурор,Словно ветер средь зданий,Налетающий с гор…
В романтической ПензеПисаря при лунеВ честь Лаур средь гортензийПели гимны весне?Что ж… Здесь проза и давка:Торопись и живи.Между сном и прилавком —Пять минут для любви.
Чем в столовке унылойСоло есть свой салат,Вы бы тоже, мой милый,Разыскали свой клад…Я скажу осторожно:Все, что греет, — добро.Целоваться ведь можноВ коридорах метро.
<1929>В Булонском лесу*
Там, за последней виллой,Вдоль глинистого рваСветло-зеленой силойВздымается трава…
Весенним изумрудомОмолодила пни,Упавший ствол верблюдомРаскинулся в тени…
Кольцо березок кроткихПод облаком седымРоняет с веток четкихЗеленокудрый дым.
Мальчишка влез на липку —Качается, свистя…Спасибо за улыбку,Французское дитя!
«Слезай-ка, брось свой мячик,Мой фокс совсем не злой,—Быстрее всех собачекПомчится он стрелой…»
И вот они уж вместе —И зверь, и мальчик-гном.Жестянка искрой жестиСверкнула под кустом.
Ну что ж, здесь были люди,А людям надо есть.В зеленом этом чудеПускай цветет и жесть…
Вверху клубки омелы,Как шапки сизых гнезд.Под бузиной замшелойХлопочет черный дрозд…
С дороги у изгибаМоторный рявкнул бас…Спасибо, лес, спасибоЗа этот добрый час.
<1930>Собачий парикмахер*
В огромном городе так трудно разыскатьКлочок романтики — глазам усталым отдых:У мутной Сены,Вдоль стены щербатой,Где мост последней аркою круглится,—Навес, скамья и стол.Старик с лицом поэта,Склонившись к пуделю, стрижет бугром руно.Так благородно-плавны жесты рук.Так благостны глаза,Что кажется: а не нашел ли онПризвание, чудеснейшее в мире?И пес, подлец, доволен,—Сам подставляет бок,Завел зрачок и кисточкою машет…В жару кудлатым лешимСлоняться нелегко,И быть красавцем — лестно,—Он умница, он это понимает.Готово!Клиент, как встрепанный, вскочил и наземь.Ты, лев собачий! Хитрый Дон-ЖуанС седою эспаньолкою на морде…Сквозь рубчатую шерсть чуть розовеет кожа,Над шеей муфта пышною волной,—Хозяин пуделя любовно огляделИ, словно заколдованного принца,Уводит на цепочке.С балкона кошка щурится с презреньем…А парикмахер положил на столБолонку старую, собачью полудеву,Распластанную гусеницу в лохмах…Сверкнули ножницы, рокочет в Сене вал,В очках смеется солнце.
Пришла жена с эмалевым судком,Увядшая и тихая подруга.Смахнула шерсть с собачьего стола,Газету распластала…Три тона расцветили мглу навеса:Бледно-зеленый, алый и янтарный —Салат, томаты, хлеб.Друг другу старики передаютС изысканностью чиннойТо нож, то соль…Молчат, — давно наговорились.И только кроткие глаза,Не отрываясь, смотрят вдальНа облака — седые корабли,Плывущие над грязными домами:Из люков голубыхСквозь клочья параИх прошлое, волнуясь, выплывает.Я прохожий,Смотрю на них с зеленого откосаСквозь переплет бурьянаИ тоже вспоминаю:Там, у себя на родине, когда-тоЧитал о них я в повести старинной,—Их «старосветскими помещиками» звали…Пускай не их — других, но символ тот же,И те же выцветшие, добрые глаза,И та же ясная внимательность друг к другу,—Два старых сердца, спаянных навеки.
Как этот старый человек,С таким лицом, значительным и тонким,Стал стричь собак?Или в огромной жизниЗанятия другого не нашлось?Или рулетка злаяПодсовывает нам то тот, то этот жребий,О вкусах наших вовсе не справляясь?Не знаю…Но горечи в глазах у старикаЯ, соглядатай тайный, не приметил…Быть может, в древности он был бы мудрецом,В углу на площади сидел, лохматый, в бочкеИ говорил глупцам-прохожим правдуЗа горсть бобов…Но современность зла:Свободных бочек нет,Сограждане идут своей дорогой,Бобы подорожали,—Псы обрастают шерстью,И надо же кому-нибудь их стричь.Вот — пообедали. Стол пуст, свободны руки.Подходит девушка с китайским вурдалаком,И надо с ней договориться толком,Как тварь любимую по моде окорнать…
1930В метро*
В стеклянном ящикеСлучайно сбились в кучуСто разных душ…Выходят-входят.Как будто рок из рога бытияРукой рассеянною сыплетОбрывки слов, улыбки, искры глазИ детские забавные ужимки.Негр и француз, старуха и мальчишка,Художник с папкой и делец с блокнотом,И эта средняя безликая крупа,Которая по шляпам лишь различна…На пять минут в потоке гулком слиты,Мы, как в ядре, летим в пространство.Лишь вежливость — испытанная маска —Нас связывает общим безразличьем.Но жажда ропщет, но глаза упорноВсе ищут, ищут… Вздор!Пора б тебе, душа, угомониться,И охладеть, и сжаться,И стать солидной, европейскою душой.В углу в сутане тусклойСидит кюре, добряк круглоголовый,Провинциал, с утиными ступнями.Зрачки сквозь нас упорными гвоздямиЛучатся вдаль, мерцают,А губы шепчутПо черно-белым строчкамПривычные небесные слова…Вот так же через площадь,Молитвенник раскрыв,Сомнамбулою тихойПроходит он сквозь строй автомобилейИ шепчет — молит — просит,—Все о своей душе,Все о своем спасенье…И ангелы, прильнув к его локтям,Его незримо от шоферов ограждают.
О Господи, из глубины метроЯ о себе взывать к Тебе не буду…Моя душа лениво-бескорыстна,И у Тебя иных забот немало:Там над туннелем хоровод миров,Но сложность стройная механики небеснойЗамутнена бунтующею больюТвоей бескрылой твари…Но если можно,Но если Ты расслышишь,Я об одном прошу:Здесь на земле дай хоть крупицу счастьяВот этому мальчишке из отеляВ нелепой куцей курткеИ старику-посыльному с картонкой,И негру хмурому в потертом пиджаке,И кроткому художнику соседу,Задумчиво сосущему пастилку,И мне — последнему — хотя бы это летоБеспечностью веселой озари……………………………………………………………………Ты знаешь, — с каждым днемЖить на Твоей земле становится трудней.
1930Пустырь*