Платан*
На улице холод и сизый туман.Внизу перед лавкой скучает платан…На голой верхушке болтается лист,И каждая ветка — как серенький хлыст.А ветер, слетая воздушной тропой,Сечет по коре дождевою крупой…Хотя бы один прилетел воробей!Угрюмое небо асфальта грубей,И дети, к стеклу прижимая носы,Проводят у окон пустые часы…Огонь электрический вспыхнул дугой —Сверкнули дождинки вдоль ветки нагой.На светлую лавку косится платан:Мальчишка в окне выбирает банан,Лукавая кошка, урча на огонь,Хозяйскую дочку толкает в ладонь.Гирляндой прозрачной лежит виноград,Над сыром краснеет пузатый томат…Так радостно дереву в уличной мглеСледить за уютною жизнью в стекле:Как будто оно в освещенном кругуКачает ветвями на летнем лугу,—Внизу на салфетке закуски стоят,И прыгают дети, и люди едят…
Но мимо по улице шел господин…Другие с собаками, он был один.С кривою усмешкой, хоть не был он пьян,Погладил он тихо продрогший платан.И вздрогнуло дерево в уличной мгле:Как будто бы сердце забилось в стволе,И стало так страшно средь улицы злойС далекой сверкающей башней-иглой.
1927 ПарижAllée des Cygnes*
Посреди свинцовой СеныСтынет голая аллея,Под мостом мычат сиреныИ закат мутнее клея.Справа крышиИ ворот фабричных латы,Слева в нишеСкладов грязные заплаты.
Волны мутны, тусклы, серы…Вдоль откосов чернь бурьяна.Две купальни, как химеры,Вздели ребра из тумана.
Пусто. Вьются туч лохмотья.Голых ясеней скелетыПодымают к небу прутья.Рябь воды мрачнее Леты.
Вдруг навстречу из-за нишиНа колесах два ажана,Как летучие две мыши,Пронеслись в волнах тумана.
На мостах визжат трамваи…Башня мертвая сверкает…Под откосом мерзнут сваи.Цепь скрипит. Собака лает.
Но на ска́мьях справа-слеваВ этой мгле над Сеной хмуройЗвенья вечного напева —Молчаливые фигуры.
Кто они? Швея — приказчик,Подмастерье иль прислуга…Лотерейный старый ящикИм помог найти друг друга.
И они не видят даже,Как над ними из-за аркиПо ночной всплывает сажеТень Лауры и Петрарки.
Прохожу, поднявши ворот.Ночь зажглась огнем полдневным,Над мостами ропщет городКонтрабасом задушевным.
В Сене отсвет вспыхнул дальнийАметистовою пылью.Даже грязные купальниСтали радостною былью.
Даже сумрачным ажанамВ это время веселееПод седым лететь туманомСредь влюбленных вдоль аллеи…
Поворот… Ночное лоно.Я грызу, мечтая, булку…В сердце ангел вертит сонноМузыкальную шкатулку.Справа в нишеСтарых складов дремлют гнезда.Справа крышиИ фабричных окон звезды.
<1928>Солнце*
Угрюмый делец почтенных летБросил портфель и застыл на скамейке:Так мирно струится янтарный свет,Так зыбки в листьях хрустальные змейки…
А в детской коляске серьезный малышЗанес осторожно пухлые пальцы:Солнце слетело с далеких крышОн его ловит на одеяльце…
Мальчик-посыльный идет через мост.В пуговках ясных острые блики…Забыв порученье и важный свой пост,Свистит и машет рукою, как дикий.
И пес, солидный циник-бульдог,Лежит на пороге и греет темя.Мечтательно сжаты обрубки ног,В зрачках золотится лучистое семя.
И чижик в клетке робко пищит;Дрожат-пылают дома и трамваи,Горит над платаном сверкающий щит,И мимо проносятся птичьи стаи.
Художник, расставив в сквере мольберт,Сердито мешает желтые краски,—В ушах разливается птичий концерт,В глазах — колыхание солнечной пляски…
А сверху, в кресле слепой старикПустыми глазницами смотрит на солнце.Дыхание легче, светлеет лик,И все теплее перила балконца.
И вон на углу — смотри и молчи —Сверкают стрелы на медленных дрогах,Дробятся в бисерных розах лучиИ весело пляшут на траурных тогах.
1928 ПарижВ Люксембургском саду*
I
Ряды французских королевБелеют в мартовской прохладе.На баллюстрадеПохожий на барана лев…Сквозь пух деревьев бледным жаломТекут лучи.На посеревшем пьедесталеСтоит Мария Медичи:Глаза надменны, губы сжаты,Узорным блюдом воротник,Корсаж, как латы,В ладони скипетр — словно штык…А у подножья,На фоне строгой королевы,Веселые, как птицы Божьи,Снимаются три бойких девы.В свободный часОни сбежали из конторы.В сотый разСтарик-фотограф мечет взоры…«Снимаю!..» Но, увы, на грех,В ответ вся тройка так и прыснет…Старик в досаде только свистнет,И снова сумасшедший смех,—Как будто флейт лукавых трели,Как будто льдинок вешний хруст…О королева, неужелиНе разомкнете гордых уст?
II
Есть особого рода охота…Ты пойди в Люксембургский сад,—Над бассейном лучей позолота,Воробьи и дети пищат…В стороне от парижской шумихиОпустись на скамью, не скучай…Вдруг малыш какой-нибудь тихийОбернется к тебе невзначай.Ты замри и склонись пониже,Улыбнись глазами чуть-чуть:Подойдет он к тебе поближе,Покосится на шляпу и грудь.И вздохнет глубоко и протяжно,А потом улыбнется и самИ слегка ладошкою влажнойПрикоснется к твоим усам.И тебя за рукав влюбленноВдруг потянет к себе, позовет………………………………………………………А потом долговязая боннаПодойдет и его оторвет.
1929Городские чудеса*
I Пчела
Перед цветочной лавкой на доскеИз луковицы бурой и тугойВознесся гиацинт:Лиловая душа,Кадящая дурманным ароматом…Господь весной ей повелел цвести,Вздыматься хрупко-матовым барашком.
Смотри:Над гиацинтом вьетсяПушистая пчела…То в чащу завитков зароет тельце,—Дрожит, сбирает дань,То вновь взлетитИ чертит круг за кругом.
Откуда ты, немая хлопотунья?Где улей твой?Как в лабиринт многоэтажныйВлетела ты, крылатая сестра?Куда свой сладкий грузСнесешь под гул автомобилей и трамваев?
Молчит. Хлопочет.И вдруг взвилась — все выше, выше —До вывески «бандажной мастерской»…И скрылась.
II Обезьянка
Косою сеткой бьет крупа.По ярмарке среди бульвараЗа парой параСнует толпа.Строй грязных клеток,Полотнища шатров,Собачий визг рулеток,Нуга — будильник — и пузыри шаров,У будки прорицателя — шарманка:Визжит, сзывает, клянчит…Худая обезьянка,Сгорбив спинку,Качает-нянчит,Зажавши книзу головой,Морскую свинку,Так нуден сиплый вой!
Качает-греет…Гладит лапкойЧужого ей зверька,А он, раздув бока,Повис мохнатой тряпкой,Тупой и сонный.И опятьОна к нему влюбленноСклоняется, как мать.
Качает, нежит…Застыл маляр худойС кистями за плечами,И угольщик седой,—Глаза переливаются лучами…Склонился лавочник к жене,И даже бравые солдаты,—Взвод краснощекой деревенщины,—Притихли в стороне.Шарманка ржет…Вздыхают женщины:Кто лучше их поймет?
1929, апрель ПарижПензенскому Катону*