Пустырь*
Где газовый завод вздымал крутые трубы,Столбами пламени тревожа вечера,—Там нынче — пепелище.Вдали амфитеатром —Изгибы стен, балконы, ниши, окна,Парижский пестрый мир,А здесь — пустыня.Сухой бурьян бормочет на ветру,Последние ромашки доцветают,В углу — каштан пожухлый, кроткий, тихий,Костром холодным в воздухе сквозит.Плиты в мокрых ямахОтсвечивают окисью цветистой;Над скатом поздний клеверБеспечно зеленеет,А в вышине — тоскующие сны —Клубятся облака.
Как бешеные, носятся собаки,Играют в чехарду,Друг друга за уши, как дети, теребятИ добродушно скалят зубы.«Чего стоишь, прохожий?Побегал бы ты с нами вперегонки…Через бугры и рвы галопом вольным… Гоп!»Так глухо за стеной звенят трамваи,Так плавно куст качается у ног,Как будто ты в подводном царстве.А у стены старик —Небритый нищий, плотный, красный, грязный —Среди обрезков ржавой жестиВ роскошной позе на мешках возлегИ, ногу подогнув, читает —Я по обложке яркой вижу —Роман бульварный…Господь с тобой, бездомный сибарит!
Худая женщина застыла на бревне,У ног — клубок лимонно-желтой шерсти,В руках — дорожка шарфа…Глаза на сложенный булыжник смотрят, смотрят,Как будто пирамидой перед нейЗа годы долгие весь груз ее заботУ ног сложили.Опущенная кисть недвижна и суха,И зябко ежатся приподнятые плечи,—Но все же горькая отрада тешит тело:Короткий роздых, запах вялых трав,Распахнутые дали над домамиИ тишина…А рядом дочка, пасмурный зверек,Жестянки тусклые расставив колоннадой,Дворец осенний строит.Насупилась… Художники не любят,Когда прохожие на их работу смотрят.Дичок мой маленький! Не хмурься — ухожу…Стекло разбитое блеснуло в кирпичах.За все глаза сегодня благодарны.Пустырь молчит. Смотрю с бугра кругом.Какой магнит нас всех сюда привлек:Собак бродячих, нищего седого,Худую женщину с ребенком и меня?Бог весть. Но это пепелище в этот часВсего на свете нам милее…
А вот и дар: средь рваных лопуховЦветет чертополох… Как это слово гулкоРаскрыло дверь в забытые края…Чей жезл среди ПарижаВзлелеял эти дикие цветы?Такою совершенной красотойНад мусором они тянулись к небу,Что дальний рев сирен с буксирных пароходовВалторнами сквозь сердце пролетел.Три цветка,Лиловых три пушкаВ оправе стрельчатых ажурных игол листьев,Сорвал я осторожно,Зажал в платок,И вот — несу домой.Пусть в уголке на письменном столеВ бокале погостят.О многом я забыл — как все мы позабыли,—Они помогут вспомнить.
1930У Сены*
В переулок — к бурлящей Сене,Где вода, клокоча, омывает ступени,Заливая берег пологий,—Все приходят люди в тревоге:Рабочий хмурый,Конторщик понурый,Озябший старик с ребенком,Девушка с рыжим котенком…Слушают грозный гулВоды, встающей горбом у лапы моста.У откоса последняя грива кустаОпрокинулась в мутный разгул…К берегу жмется мертвый буксир,Бревна несутся в лоснящейся мгле перевалов…Дойдет ли вода до подвалов?Хлынет ли в окна мирных квартир?Поправив пенсне, какой-то седой господинОтметил мелом на стенке грань колыханий…
* * *
Ты, мутное лоно грядущих годин!Мел мой в руке — но черта роковая в тумане.
1930Предпраздничное*
Перед витринами каша:Люди вежливо давят бока,По-детски смеются взрослые,Серьезны притихшие дети,Какой-то младенец внизуПолзает, мажет ладошкой по стеклам.Забыты дела — банки, конторы,Ты словно попал на «Остров беспечности»…В витринах пухло-курносые куклыМолят: «Купите! Меня! Меня!»Изумленные мишки, слоны и пингвиныТаращат на нас стекляшки-глаза.Вот домик из пряничных плиток,Вот уютная алая станцияС собачкой в дверях,Вот хлев с толстяками-барашками…Все стародавние наши мечтыКоммерсанты собрали в витринах.Так любо толкаться, глазеть,Улыбаться вместе со всемиВ теплом потоке людей,Не думать, забыть хоть на часО своей оболочке земнойВ старомодном пальто,Прикрытом вареником-шляпой…К чертям!
В дверях — крутая вертушка.В стеклянном вихре вонзаешься в зал:Во все концы,Во все этажиПалитра всех попугайских тонов,—Подарки — подарки — подарки…Переливы — разливы огней,Шорох маленьких ног.Коротышки в пушистых гамашахОбалдело сияют глазами…А сбоку их мамы:Ряды тонконогих газелей,—В руках и под мышкой пакеты, пакеты…За пальто меня тянет малыш,Но я ведь не мама.И мамы тоже в тревоге:Где свой? Где чужой?Где выход? Где вход?Где сумочка? Где голова?..
Сбитая с ног продавщица —Бретонско-парижский бутон,—Как резинку, уста растянулаВ устало-любезной улыбке:«Что вам, сударь, угодно?»В зеркале наискось вижу,До чего он беспомощен — этот синьор,Называемый мною…Смотрю ошалело вокругИ выбираю… десть писчей бумаги…Какая фантазия!Какой грандиозный размах!
<1930>Солнце*
Всю зиму нормандская баба,Недвижнее краба,В корсете — кирасойСидела за кассой.И вот сегодня очнулась.Оправила бюст, улыбнулась,Сквозь очкиВонзила свои водяные зрачкиВ кипящую солнцем панель,Отпустила мне фунт монпасье,И, словно свирель,Прошептала: «Месье…Какая сегодня погода!»
И рядом сапожник,—Качая свой жесткий треножникИ сунув в ботинок колодку,—Веселым аллегро в подметкуСтал гвозди вбивать.Янтарный огонь, — благодать! —На лысине вдруг заплясал…Витрина — искристый опал…В вышинеКанарейка в окне,Как влюбленная дура, трещала прилежно.Мои каблукиОсмотрел он с улыбкою нежнойИ сказал, оскалив клыки:«Какая сегодня погода!»
* * *
В витрине аптеки графинПылал, как солнце в июле.Над прилавком сухой господинПротянул мне пилюли.Солидно взглянул на часы,Завил сосиски-усы,Посмотрел за порог,Где огромный, взволнованный догТянулся в солнечном блескеК застенчивой таксе,И изрек раздельно и веско(Взяв за пилюли по таксе):«Какая сегодня погода!»
И даже хромой гробовщик,Красноглазый старик,Отставив игриво бедро,Стоял у входа в бюроИ кричал, вертя подагрическим пальцем,Подбежавшей с развальцемГазетчице, хлипкой старушке,С вороньим гнездом на макушке:«Какая сегодня погода!»
Лишь вы, мой сосед,Двадцатипятилетний поэт,На солнце изволите дуться.Иль мир — разбитое блюдце?Весною лирическим мыломВеревку намыливать глупо…Рагу из собачьего трупа,Ей-Богу, всем опостыло!Пойдемте-ка к Сене…Волна полощет ступени,—Очнитесь, мой друг,Смахните платочком презренье с лица:Бок грязной купальни — прекрасней дворца,Даль — светлый спасательный круг…Какая сегодня погода!
1932На пустыре*