215. «Грустно! Поникли усталые руки…»
Грустно! Поникли усталые руки,Взор опечаленный клонится долу;Всё дорогое, без гнева и муки,Хочется в жертву отдать произволу!
Грустно… Не трогайте сердца больного,Мимо идите с участием, други:Бросить могу я вам горькое словоЖесткою платой за ваши услуги.
Дайте мне, люди, побыть нелюдимым,Дайте уняться неведомой боли:Камнем тоска налегла некрушимым…Эх, умереть, разрыдаться бы, что ли!
<1882>
216. DOLOROSA[73]
В саду монастыря, цветущую как розу,Я видел в трауре Мадонну Долорозу.На белый памятник она роняла взор;Густые волосы разъединял пробор,Теряясь под косой, завешенной вуалью;Она дышала вся молитвой и печалью!На матовой руке, опущенной с венком,Кольцо венчальное светилось огоньком,И флером сборчатым окутанная шеяСверкала юностью, сгибаясь и белея.
<1883>
217. РАСКОПКИ
Мы к снам заоблачным утратили порывы,И двери вечности пред нами заперты:Земля, одна земля!.. И по краям — обрывы,И нет ни выхода, ни цели для мечты…Почуяв страшные, отвесные стремниныВокруг земной коры, где тлеет наш очаг,Сказали мы себе: «Мы дети этой глины,И от плотских забот отныне — ни на шаг!Довольно веровал и мучился наш предок,На небо возводя благочестивый взор,—Рассеять мы хотим опасный этот вздорПутем анализа и тщательных разведок».С незыблемых святынь покровы сняты прочь, —Открыты в чудесах секретные пружины;Всё взрыто, свергнуто; везде зияет ночь,Где прежде таяли волшебные картины…И резче всё, черствей звучит недобрый смехУтешенной попытки разрушенья;Нам чуть мерещатся, сквозь длинный ряд помех,Когда-то милые для сердца заблужденья…На глыбы черные роняет только светФонарь, колеблемый рабочим утомленным,Но не скорбит задумчивый ГамлетНад черепом, раскопкой обнаженным;Под костью звонкою, во впадине пустой,Гуляет ветер шумный и ненастный,А рядом труженик сурово-безучастныйВо мрак спускается опасною тропой…
<1883>
218. МАЙ
Из лучшей стороны струясь и прибывая,Тепло нахлынуло, и брызнул дождик мая;Как дым кадильницы, пахучая листваДеревья зимние одела в кружева;На кленах — крылышки, сережки — на осинах,Цветы на яблонях, цветы на луговинах,Цветные зонтики в аллеях золотых,Одежды светлые на торсах молодых,И слабый звон пчелы меж крестиков сирени,И трель певца любви, певца вечерней тени —Плодотворение, истома, поцелуй —Очнись, печальный друг, очнись и не тоскуй!Но ты не слушаешь… Лицо твое уныло,Как будто всё, что есть, тебе уже не мило.Как будто взор очей, для счастья неживой,От чуждых радостей желал бы на покой.Ты видел много лет, ты знаешь эту модуВесной отогревать прозябшую природу,Тревожить мирный сон ее глубоких сил,Вздымать могучий сок из потаенных жилЗатем, дабы, на миг убрав ее показней,—Расчесться за убор ценой осенних казней…Ты знаешь и молчишь, и нет в очах любви.Ты шепчешь горестно: «Где спутники мои?Иные — отцвели, иные — опочили;Мы вместе знали жизнь, и вместе мы любили».
<1883>
219. «Нельзя в душе уврачевать…»
Нельзя в душе уврачеватьЕе старинные печали,Когда на сердце их печатьГодами слезы выжигали.Пусть новый смех звучит в устахИ счастье новое в чертахСвой алый светоч зарумянит,—Для давней скорби миг настанет:Она мелькнет еще в уме,Пришлет свой ропот присмиревший,Как ветер, в листьях прошумевший,Как звук, заплакавший во тьме…
<1883>
220. КОНЧИНА ТУРГЕНЕВА
(22-го августа 1883 г.)
Ударил гром… И много летМы темной тучи не разгоним:Погас наш тихий, кроткий свет —Мы часть души своей хороним!..Свободы вождь передовой,«Из стаи славных осталой»,Родных кумиров современник,Он был для нас — их след живой,Их кровный, подлинный преемник!
Мы с детства слушали рассказЕго простой, прелестной музы,И в нашем сердце крепли узыС душою, светлой как алмаз…Когда мы позже были юны,На праздник девственной любвиЕго пленительные струныНам песни рая принесли!Когда бороться за наукуРванулись свежие умы,Он новобранцам подал рукуИ рассевал туманы тьмы…Он дал впервые проводницуБойцам проснувшейся страны:На смелый труд из тишиныОн вызвал русскую девицу.И был он друг ее мечты,Души глубокий познаватель,Ее стыдливой красотыНеподражаемый ваятель!Родное поле, степь и лес,В цветах весны, в одежде снежной,Под всеми красками небес —Он обессмертил кистью нежной…И пел нам голос дорогой…Вопросы дня, вопросы мира —Всему, под дивною рукой,Ответный звук давала лира!
Прощайте, чудное перо,Нас одарявшее с чужбины,И ненаглядные седины —Маститой славы серебро!Ты к нам желал на север дикийУкрыться с юга на покой:Сойди же в грудь земли родной,Наш вечно милый и великий!
1883
221. «От милых строк, начертанных небрежно…»
От милых строк, начертанных небрежно Когда-то жившею рукой,Незримый дух, безропотно и нежно, Нам веет тихою тоской.
Безмолвен гроб, портреты безответны, И вы лишь, бледные слова,Забытым здесь даете знак заветный, Что тень души еще жива!
Между 1878 и 1885
222. «Я ревнив к этой зелени нежной…»
Я ревнив к этой зелени нежной,Первой зелени вешних лесов,И до самой зимы белоснежнойЛюбоваться бы ею готов.
И в конце плодотворного мая,Примечая богатство листвы,Я уж думаю, грустно мечтая:«Где ты, юность! о, юность… увы!»
Между 1878 и 1885
223. «Еду в сумерки: зимняя тишь…»
Еду в сумерки: зимняя тишь,Всё белеет, куда ни глядишь;И больница, и церковь, и домМирно светятся ярким огнем.Теплый ветер подул и затих,Свежим дымом запахло на миг,И дрожит при лучах фонарейНа снегу тень лошадки моей,И кругом суеты не слыхать,Словно жизнь утомилась роптать, —Будто легче звучат голоса,Будто ближе к земле небеса,И я жду — сердце бьется в грудиТайной радости жду впереди…
Между 1878 и 1885
224. НА КРЫШЕ КОННОГО ВАГОНА
Люблю, в ласканьи ветерка,На крыше конного вагона,С перил плебейского балконаГлядеть на город свысока,Нестись над морем экипажей,Глазеть по окнам бельэтажей,В кареты взоры опускатьИ там случайно открыватьНа складках шелкового платьяДвух рук любовное пожатье…Люблю глядеть и за бортыКолясок пышных и глубоких(Хотя внутри они пусты),Люблю камелий быстрооких,В сияньи наглой красоты,Обозревать в углу коляски,Где, развалясь и глядя вбокИ туфли выставив носок,Они прохожим строят глазки…Люблю весеннею поройС высокой крыши подвижнойЗа институтские оградыБросать непрошеные взгляды…Никто наверх не поглядит,Никто в боязни малодушнойПред нашей публикой воздушнойНе лицемерит, не хитрит;А взор повсюду наш парит…И вот, когда мне прямо к носуВагон с услугой подкатит —Всегда наверх меня манит:Взберешься, вынешь папиросу,Сосед предложит огонька,Кивнешь признательно, закуришь,Поговоришь, побалагуришь —И все, в ласканьи ветерка,На крыше конного вагона,С перил плебейского балконаНа мир глядим мы свысока.
Между 1878 и 1885
225. МАДРИГАЛ