спекулируют останками Пранцини, обвинял адъютанта в допущении этого кощунства.
Адъютант написал опровержение. Тогда декан университета, доктор Бруардель, начал формальное следствие.
Нам не оставалось ничего иного, как признаться в своей вине. И вот, господин Тайлор, Росиньоль и я отправились к господину Буше, генеральному прокурору, и представили ему три наших бумажника.
Тогда в парижской прессе проснулись чувства благородного негодования и благословенной почтительности к трупам казненных, одним словом, со всех сторон раздавались требования нашего увольнения со службы.
Это было уж чересчур строго, и нашлись спокойные, рассудительные люди, как например, А. Шолль, которые не побоялись нас защищать.
И вот целую неделю длилась ожесточенная полемика о коже Пранцини!
Кажется, нашей историей был в особенности возмущен господин Спюллер, бывший в то время министром народного просвещения.
В Совете министров он формально потребовал нашей отставки и предания нас суду за… кощунство. Но господин Фальер, обладавший здравым смыслом и тактом, предложил начать против нас простое следствие, а потом уже будет видно, заслуживаем ли мы увольнения.
Наше дело было поручено судебному следователю Лавасьеру, прекраснейшему человеку, немного серьезному, но очень честному и прямому.
Тогда я счел своим долгом написать судебному следователю письмо, начинавшееся так:
«Милостивый государь.
Как честный человек, я считаю своей прямой обязанностью, прежде всего, заявить вам, что если в этом несчастном деле есть виновник, то этот виновник — я. Вот почему я должен принять на себя всю ответственность».
Далее, я объяснил, что если бы с негодованием отверг подношение Росиньоля, тот, конечно, не отправился бы к Тайлору, который принял его подарок единственно для того, чтобы своим отказом не выказать порицания моему поступку.
Так как никто из моих «сообщников», не исключая и клинического сторожа Г., не отрицал своей вины, то следствие скоро было закончено.
В то же время господин Граньон отправился к министру внутренних дел и постарался его убедить, насколько безрассудно увольнять от должностей полезных людей, провинившихся лишь в легкомыслии.
— При жизни Пранцини убил трех человек, — говорил префект полиции господину Фальеру, — не кажется ли вам лишним, чтобы после смерти из-за него погибло еще несколько жертв.
Однако нужно было дать удовлетворение общественному мнению!
Виновники были вызваны в кабинет господина Лавасьера.
Там следователь приказал растопить камин, хотя дело было в сентябре и погода стояла чудная. Потом, взяв щипцами три злополучных бумажника, бросил их в огонь.
Когда они совершенно сгорели, господин Лавасьер размешал еще золу щипцами, так что от бумажников уже ничего решительно не осталось!
В то же время господин Лавасьер написал протокол, который все мы подписали. Насколько мне помнится, этот протокол был составлен в следующих выражениях:
«Мы, Лавасьер, судебный следователь при Сенском окружном суде, подтверждаем, что в присутствии господ Тайлора, начальника сыскной полиции, Горона, его помощника, Росиньоля, бригадира и Г., сторожа при клиническом амфитеатре, сожгли три бумажника, покрытые кожей Пранцини, казненного на площади Рокет 31-го прошлого месяца».
На этом закончилась печальная история Пранцини.
Впрочем, был еще другой, более печальный эпилог в этом деле. Как всегда бывает, пострадал наиболее слабый, и ему пришлось расплачиваться за всех других. Несмотря на все усилия господина Тайлора и мои, бедняга Г., клинический сторож, был все-таки уволен от должности.
Несчастный сделался козлом отпущения за всех прошлых, настоящих и будущих начальников сыскной полиции, имеющих слабость собирать коллекции, и за студентов-медиков, которые в былое время делали себе мешки для табака из кожи женских грудей и ставили на камине кости черепов вместо пепельниц.
Г. вскоре умер, по всей вероятности, с горя, что потерял место.
Этот несчастный, поистине, был посмертной жертвой авантюриста-убийцы.
Глава 8
Кревет и ее «американец»
В январе 1886 года, когда ночные рестораны были еще в моде, среди обычных посетителей Американского кафе особенно выделялась одна женщина богатством своих бриллиантов и роскошью туалетов.
Ее прозвали Кревет немножко из зависти, потому что она пользовалась большим успехом в Эдене, где постоянно фигурировала на балах и не менее солидными успехами в большой зале Американского кафе.
Мария Ангетан, так звалась эта ночная бабочка, занимала на улице Комартин, 52 небольшую квартирку, выходившую окнами во двор.
Это была, как говорится, «обстоятельная» женщина. У нее были прекрасные бриллианты, которыми она любила украшаться, и приятельницы знали, что она имеет большие сбережения, которые прячет в зеркальном шкафу в своей спальной.
Она имела постоянного покровителя, господина X., кассира одного общества, но это не мешало ей приводить к себе, когда представлялся удобный случай, различных субъектов, с которыми она знакомилась в Эдене или в Американском кафе.
14 января ее видели в Эдене, откуда она удалилась в десять часов вечера в сопровождении какого-то господина в светлом пальто и низенькой фетровой шляпе, которые были тогда в моде. Хотя этот субъект не разговаривал ни с какой другой женщиной, в Эдене он был известен как постоянный «поклонник» Марии Ангетан. К тому же она сама несколько раз говорила о нем, называя его своим «американцем», но настоящего его имени никто не знает.
Кревет и ее спутник очень скоро достигли улицы Комартин, находящейся по соседству с Эден. Марию Ангетан уже ожидала служанка, которая вошла в комнату, зажгла лампу и приготовила постель.
Это была эльзаска по имени Варвара Бург, всего несколько дней находившаяся в услужении у Марии Ангетан. Она в первый раз видела господина, которого привела ее барыня, и заметила только, что он упрямо поворачивается спиной к свету, как бы для того, чтобы помешать ей рассмотреть его лицо и запомнить его.
Тем временем Мария Ангетан раздевалась. Она была уже почти раздета, когда служанка удалилась в кухню. По всей вероятности, Варвара Бург задремала там, потому что не слышала, как ушел гость.
Во втором часу ночи она вдруг проснулась и с испугом подумала: «Боже мой, что-то будет? Ведь сейчас должен прийти барин!»
Действительно, господин X., главный покровитель Марии Ангетан, приходил постоянно в третье часу ночи.
Сначала она постучалась в двери спальни, но, не получив никакого ответа, испугалась и побежала к привратнице «попросить совета».
— Будьте спокойны, — ответила та, — все устроится само собой, а вам не следует вмешиваться в дела, которые вас не касаются.
В ту ночь господин X., официальный покровитель, пришел только в четвертом часу утра и был крайне изумлен, найдя дверь с улицы открытой. Он вошел в квартиру с помощью ключа, который имел при себе. Его встретила Варвара Бург и в сильном смущении объявила, что «барыня с каким-то господином».
Взбешенный этим открытием, он поспешно направился