не было оглашено, но даже журналисты, при всем своем пронырстве, ничего не узнали и, как всегда бывает в подобных случаях, дали простор своей пылкой фантазии. Они предполагали, что эта незнакомка — одна знатная дама, имя которой постоянно фигурирует в светской хронике балов и празднеств.
Вот таким-то образом случается иногда, что ни в чем не повинные расплачиваются за виновных.
Я полагаю, что, не нарушая принятого на себя обязательства молчать, я должен воспользоваться представившимся мне здесь случаем загладить одну несправедливость.
Я знаю, что до сих пор легенды не совсем еще канули в Лету, и иногда имя Пранцини повторяется шепотом, когда на каком-нибудь светском балу появляется одна весьма почтенная дама.
Итак, я могу смело утверждать и поручиться своей честью, что она вовсе не знала Пранцини и ее никогда не вызывали к судебному следователю, а роль, которую ей приписывают, была всецело измышлена слишком пылким воображением досужих сплетников.
Что же касается той женщины, которая валялась на коленях перед господином Гюльо, то она забыта всеми, кто знал ее имя…
Заканчивая эту печальную главу о любовницах Пранцини, я не могу обойти молчанием комического инцидента по поводу его последней победы, героиней которой была актриса из театра Фоли-Драматик, с которой он познакомился в магазине Бон-Марше. Это был, так сказать, фарс после драмы. И он и она оказались одинаково богатыми: у них не было даже лишней смены белья, но на ней было шелковое платье, а на нем — жакетка из мастерской лучшего портного. Оба жестоко обманулись насчет друг друга. Но молодая особа все-таки потребовала свой гонорар, и вот ее весьма прозаическое послание, которое может служить недурной характеристикой личности авантюриста:
«Милостивый государь!
Вы поступили очень худо с честной и доверчивой женщиной.
Я сказала вам, что нуждаюсь в деньгах. Вы обещали мне 160 или 150 франков к 15-му числу, а до сих пор от вас ничего нет. Вы даже не удостаиваете меня ответом, так что я, при моих очень скудных средствах, должна была потратиться на пять или шесть омнибусов и на посыльного, чтобы отыскать вас и напомнить вам ваше обещание.
Как это мило и деликатно со стороны молодого человека, который наговорил мне столько прекрасных обещаний!
Но пришлите мне 50 франков, и я забуду этот скверный поступок».
Пранцини не ответил. Бедняжка, утомившись ждать, сама отправилась на бульвар Малезерба, но нашла там господина Тайлора.
Не мешает заметить, что тип этого сорта покорителей женских сердец чрезвычайно распространен в Париже. Этих авантюристов превосходно охарактеризовал Аврельян Шолль в своей статье, появившейся на другой день после процесса Пранцини. Вот отрывки из этой статьи:
«В Париже насчитывают до 40 000 субъектов, которые не каждый день обедают, некоторые даже тогда, когда не обедают, все пьют кофе, который придает им силу.
Безукоризненно одетые, в белоснежной манишке, при белом шелковом галстуке, повязанном морским узлом, с цветком в петличке, с выглядывающим из бокового кармана кончиком вышитого платка. С вечной улыбкой на губах, эти коршуны рассаживаются на террасах шикарных ресторанов за столиками, выставленными на бульваре.
На вид они беспечно смотрят на прохожих, в действительности же подстерегают их. Если бы гипнотизм имел какое-нибудь влияние на кошельки и если бы магнетические взгляды могли привлекать драгоценности, то мы увидели бы очень любопытное зрелище, как карманы прохожих начали бы опорожняться и как броши, серьги и кольца, сорвавшись с их обладательниц, полетели бы в лапы магнетизеров, подобно молекулам, которые скопляются для образования планеты. Отели и всевозможные парки кишат господами Пранцини. Чемодан, ночной сак, украденный из сетки вагона, две-три рубашки, несколько носовых платков, помеченных различными инициалами, и старый, грязный фланелевый жилет составляют весь их багаж.
Но на камине, в маленькой японской вазочке (стоимостью 1 франк 80 сантимов), вы, наверное, найдете у такого авантюриста: великолепную булавку для галстука, с крупной жемчужиной или бриллиантом (память о ночи любви) и два или три женских колечка с бирюзой.
Обыкновенно, авантюрист владеет тремя или четырьмя языками, пятью или шестью, если он славянского происхождения. Он провел сезон в Мариенбаде, позондировал все курорты Германии, потом его видели в Дьепье, в Трувиле, в Виши, в Люшоне и в Биаррице. Повсюду, где бы он ни появился, он находил соотечественника, который так же, как и он, ищет чем-нибудь поживиться: котлеткой, банковым билетиком, женщиной. Они служат один другому подспорьем. Как только одному из них удается завязать разговор с купальщиком, он тотчас же представляет ему своего друга, который, смотря по месту и обстоятельствам, превращается в графа или барона. В Германии и в Бельгии достаточно просто названия «кавалер»: даже самые нежные дамы там вполне этим довольствуются. Во Франции же, по меньшей мере, нужно назваться бароном».
Мне самому пришлось наблюдать в самом шикарном отеле в Ницце одного из таких авантюристов, столь метко обрисованных господином Шоллем. Этот франт каждый вечер бывал в смокинге или во фраке, но он носил только пластрон, воротничок и манжеты! У него не было даже рубашки!
Однако это не мешало ему участвовать на всех вечерах и балах и кружить головки молоденьким барышням из самых лучших семейств.
Впоследствии я встретил его уже в доме предварительного заключения.
Теперь, когда шерстяная блуза заменила смокинг, у него, по крайней мере, есть рубашка из грубого полотна!
Глава 7
Последние жертвы Пранцини
Словно в подтверждение того, что Пранцини действительно производил на женщин какое-то странное, магическое обаяние, самые хорошенькие парижанки добивались билетов для входа в залу окружного суда, чтобы присутствовать при разборе его дела, а во время перерывов около скамьи подсудимого происходила такая толкотня и давка, что председатель должен был вызвать отряд республиканских гвардейцев, чтобы сдерживать дамское любопытство.
После первого дня заседания один хроникер писал в газете:
«Одна светская женщина, мать троих детей, говорила мне вчера: „Ах, что за мужчина! Я дала бы двадцать пять луидоров, чтобы проникнуть в его камеру и поговорить с ним хотя часок с глазу на глаз“».
Далее журналист пояснял:
«Некоторые нескромные разоблачения доктора Бруарделя украсили Пранцини таким соблазнительным ореолом, что положительно все женщины в Париже сходят по нему с ума».
До некоторой степени это была правда. Никогда еще в зале суда не видывали такого множества юбок и бриллиантов. День был очень жаркий, и среди тишины, которая наступала каждый раз после слишком категоричных вопросов председателя, шум лихорадочно размахиваемых вееров наполнял огромную залу точно жужжанием больших мух.
Раз господин Онфруа де Бревиль должен был прервать заседание