Читать интересную книгу Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма - Георгий Голохвастов

Глава тридцать вторая

Пылится поле. Гремят колесницы,Потоком хлынув. Искусны возницы;Как струны, вожжи — их трепет упруг;Колес тяжелых блестящие спицыСлились, смешавшись, в светящийся круг.За рядом — ряд. Копьеносец и мечникВ квадриге каждой; мечу и копьюРазить с налету — раздолье в бою.В пыли густой то проблещет наплечникИз круглых, крепко прилаженных блях,То вспыхнет бронзой копья наконечник,То медью — сбруя на ярых конях.Песок вздымая клубящейся тучей,Промчалась лава угрозой летучей.

Еще и грохот колес не умолк,Как вновь проходят пехоты когорты.Проходит сталью окованный полк,Несущий копья: их древки упертыВнутри рядов о нагрудники лат;Вперед концы остриями торчат,Чтоб в первой стычке начального бояВрагам разрушить твердыню их строя.Бежит стрельцов легконогих отряд;Их луков дуги упрямые белы,В колчанах полных пернатые стрелыДо срока прячут концов своих яд.

В одеждах черных идут меланхленыС зловещим лязгом двурогих секир;Боязни чужды, не зная измены,В сраженья ходят они, как на пир.Теперь иные, дивя чужестранца.Пред строем пляшут: победы залогВ разгаре бранном походного танцаСо свистам, криком и топаньем ног.

Потом проходят толпы эфиопов,Жильцов пещерных; орда дикарейДавно на службе у наших царей.Несясь из гущи их сумрачных скопов,Несносен тонкий их крик для ушей,Как писк протяжный летучих мышей.Прозванье им — «быстроходные гады»,За легкость шага, проворство ужейИ злобность сердца: они без пощады,Пытая, режут плененных мужей,Смеясь, в младенцев вонзают трезубцы,И тут же женщин берут, сластолюбцы,Меж теплых трупов, поваленных ниц.Проходят, рослы и статны, маори,Храня в чертах бледно-бронзовых лицСуровый отсвет лесистых нагорий;И киммерийцы далеких поморий,Из стран без солнца, где вечно земляПокрыта жутко тенями и паром.Малютки акки, все в рубище старом,Спешат, плечами смешно шевеля.

Но злы, коварны и храбры пигмеи,Страшна их ловкость в нежданных боях;Они в траве проползают, как змеи,Как белки, скачут в древесных ветвях:Притихнет карлик, укрывшись за веткой,Не дрогнет даже листок, трепеща;Чуть враг оплошен — наносит пращаУдар смертельный внезапно и метко;И носят акки мешки из ремнейС запасом гладких и пестрых камней.

Сменив пигмеев, слоны-исполиныСтупают грузно стеною живой;В своем движеньи отряд боевойИдет обвалом громадной лавины,Ползущей с горных откосов в долины,А топот стада — как гром роковой,Гремящий глухо в гряде грозовой.

На выбор крупны чудовища суши:Сомнут, растопчут… Как будто в коруОдеты их толстокожие туши;Стволам их ноги подобны, а уши —Что листья пальм вековых на ветру.

Но власть людская себе подчинилаСлонов огромных; не часто правилаИм темя колют зубцами крюков:Послушна тихим словам вожаковЖивотных мудрых спокойная сила.

Идут. Бренчат на ходу бубенцы;И в пыльной дымке горбатые спины,Как лодку волны, качают корзины,Где, словно в башнях, таятся бойцы,Коротких дротов сжимая концы.

Прекрасней всех, и сильней, и массивнейСамец столетний, вожак-богатырьС алмазным блеском отточенных бивней:На диво груди морщинистой ширьИ гладкость кожи невиданно-белой;Колоссы-ноги, как мрамор колонн,Не дрогнув, держат тяжелое тело,А хобот вьется, как мощный пифон.

В средине стада подвластного слонШагает валко, размашисто-редко,Гордясь богатством расшитых попон,Убранством сбруи и легкой беседкой,Хранящей царский серебряный трон.При каждом шаге мотаются кисти,По жестокой коже шуршит бахрома,И в старом сердце — ни зла, ни корысти,А в узких глазках — мерцанье ума.

Вожатый что-то шепнул еле слышно,И слон из стада пред свитою пышнойК могиле вышел. Но вновь ему данПриказ короткий. Теперь великан,С трудом склоняясь, упал на колениВблизи квадриги царя; у плечаПовисло стремя, подобно ступени.А царский лев встрепенулся, рыча,И встал, гиганта склоненного меряУпорным взором: два царственных зверяЦарю Ацтлана, средь тысяч людей,Служили с верным усердьем друзей.

Монарх оперся ногою о стремя,Вступил в беседку под алый навесИ сел на троне своем. В это времяМечей, и копий, и дротиков лесНа солнце дрогнул. Пронесся согласныйЩитов высоко закинутых звон,И, взбросив хобот, поднявшийся слонДалеко кинул короткий и ясныйУсловный клич: так военной трубыПризыв на поле затихшей борьбыБойцов скликает напевом привычным.

Три раза дружно среди тишиныЕму в ответ протрубили слоны,И вдруг над полем приветствием зычным,От края ширясь до края, возникПолков и орд оглушительный крик.

Не жаждой боя, не бешенством сечи,Не воплем гнева он был напоен:Горел в нем яркий восторг человечий,Понятный людям всех стран и племен,Один для всех языков и наречий.Полдневный воздух дрожал, потрясенВнезапным звуком; казалось, ределиОт волн воздушных дымки облаков;Высоко в небе семейства орлов,С вершин сорвавшись, метались без цели;И в далях эхо скалистых ущелийНа миг стряхнуло дремоту веков,Стократно гулу стихийному вторя,Как ветра голос стенанию моря.

Властитель отбыл. И слон-великанСреди толпы, по дороге в АцтланСтупал, качаясь далеко от строя,Под ритм павлиньих цветных опахал,Смягчавших лаской томление зноя,А клик победный еще громыхал:Как волны в бурю, катя перекаты,То чуть стихал он, то вновь нарастал,Как рев прибоя у каменных скал,И вдруг гремел, набежав, как девятыйВ налете диком безудержный вал…

Глава тридцать третья

Гремят квадриги. Топочут копыта.Гудит всё поле от множества ног.Полки уходят: равнина покрытаИдущим войском; везде вдоль дорогИдут, ползут змеевидные волныБлестящих полчищ и сумрачных орд.Еще всецело всем виденным полный,Призваньем мужа и воина горд,Царевич шел со своим легионом,Пути не видя, не чуя жары:Его манила улыбка сестры.Широким шагом он шел, и со звономЩитов о латы за ним легионГремел, как в панцирь одетый дракон.

Но вдруг царевич очнулся невольно.Пахнувший ветер внезапно донесПорывом с ближней дороги окольнойУдил бряцанье и грохот колес:Неслась, минуя войска, колесница,Храпя, скакала четверка коней,Как будто мчалась погоня за ней…Мелькнули мимо суровые лица —Узнал царевич посла и вождя.Привет им слали полки, проходя,Но явно были встревожены оба:Мечей эфесы сжимали в руках,Возницу гнали, и в резких чертахТаились в смеси причудливой — злобаИ зверя, сворой гонимого, страх.

А город вестью взволнован тревожной,Печаль и ужас на каждом лице…Трепещет стража… Беда во дворце!..Царевич, пылью покрытый дорожной,Сперва не верит: «Сестра… Невозможно!..»Но нет, правдива ужасная весть.Разбиты двери с решеткою медной.Разгром. Царевна исчезла бесследно…Враги свершили коварную месть:Их стяг угрюмый развернут победно;Корабль уходит, отважно клоняПод ветром мачту, и парус могучий,Как смутный очерк непрошеной тучи,Маячит в небе лазурного дня.

Растет тревога, и сбивчивы вести;Спешит в столицу народ из предместий;Приказа ждет и гребец, и гоплит.Но где же вождь? Где опора и щитЦаря и царства, хранитель их чести?Где вождь любимый, чье слово зажжетВ бойцах порыв негодующей мести,Чья воля бросит триремы в налет?!Бегут напрасно гонцы за гонцами,Повсюду ищут — не могут найти…Меж тем разбойный корабль с беглецамиСкользит, не встретив преград на пути.

«Ладью мне!..» — крикнул царевич; и звонокБыл властный голос. Вчерашний ребенок,Как юный воин, впервые в рядыСегодня ставший, вдруг вырос в герояС железной волей в минуту беды.«За мной!..» Толпою сбежался без строяОтряд отборный бойцов удалых:«С тобой, царевич!..» И радостью бояЗвучал привет голосов молодых.

Как жар, горят золоченые брони,С угрозой блещут мечей лезвея:И мчится, парус раскинув, ладьяНа смелый подвиг летучей погони.

И так, как в небе грозит журавлюУдаром метким стремительный кречет,Грозит царевич врагу-кораблю:Ладья Ацтлана, послушна рулю,Взлетает, волны взрезает и мечетНа солнце всплески сверкающих брызг;По морю долго, ложась за кормою,Стезя змеится блестящей тесьмою;Уключин медных пронзителен визг;Мелькают весла в руках мускулистых,И с каждым новым усильем гребцовПроворным бегом кругов серебристыхВода вскипает у плоских концов.

Уже томимый предчувствием смутнымРасплаты близкой, начальник враговВелел раскинуть под ветром попутнымХолсты запасных косых парусов.Но тщетно судно в мгновенном уклонеПочти ложится, кренясь на бегу:Всё ближе кара, и в жадной погонеЦаревич-мститель всё ближе к врагу.Он глаз не сводит с обманчивой дали,В руке сжимая наследственный меч,С клинком коротким отравленной стали,Знававшим радость воинственных встречИ лязг ударов в кипении сеч.

И мысль всё ту же, подобную бреду,Хранит царевич в горящем мозгу:«Там люди-звери в зловещем кругуИзмены злой торжествуют победуИ, пир справляя, в родную страну,Как дар венчальный, везут людоедуЦветок Ацтлана в позорном плену.

Сестра-подруга, избранница сердца,В неволе станет женою врага,Немой рабой у его очага;Молится будет богам иноверцаИ царским внукам, несчастная мать,Чужбины песни пред сном напевать…»Царевич стиснул меча рукоятьИ зубы сжал, унимая их скрежет:«Бодрей на весла! Налягте, друзья!Еще налягте!..» И с плеском ладьяПучину грудью высокою режет.

Уж видны лица в щетине бородИ в черных космах мохнатого меха;Уж четко слышны над ясностью водУгрозы, крики с раскатами смеха,И брань, и палиц увесистых стук.«Налягте, други!..» В усилии рьяномУдар последний напрягшихся рук, —И вмиг, с налету, вонзилась тараномЛадья во вражью корму у руля.Вскочил царевич на борт корабля.

Он мощно рубит и влево, и вправо;Мгновенно стали таинственный ядВрагов сражает. Стезею кровавойЗа царским сыном, сомкнувшись, отрядИдет послушно, как пчелы за маткой…Объят корабль рукопашною схваткой.

Царевич бьется. Удары дубинЕму чрез латы наносят ушибы.Царевич рубит, но грубых овчинСтена упорна. О, только дойти бы!..

Но там… у мачты… он видит посла…И прежних мыслей смятенная стаяВ ревнивом сердце опять наросла:В толпе к злодею тропу прорубая,Разит царевич врагов без числа.

И вдруг, чуть слышно, средь бранного шумаРаздался слабый и трепетный крик;Из черной пасти раскрытого трюмаМольбою жалкой он кратко возник…

«За мной — к царевне!» И в пламени зоваБыла надежда, и властность, и гнев…«Сестра, сестра!..» — как в бреду, нараспевТвердит царевич, и снова, и сноваМечом звенящим дробит черепа.Безумней, в хмеле задорной отваги,Атлантов юных стремится толпа,Врубаясь в гущу мохнатой ватаги:Мечи сверкают… бегут андрофаги…

Один, готовя последний отпор,Стоит обидчик. Царевич у мачты,И меч ударил о звонкий топор:«Посол, — предатель презренный и вор,Ты трус, не воин. Как гнусный палач, тыНе примешь смерти от царской руки!..»Топор посланца разбит на куски,И стон раздался на смену проклятью;Как будто метя бесславья печатью,Царевич, гневный, посла по лицуУдарил страшно меча рукоятью.Свалил и рядом с собою бойцуБрезгливо кинул: «Добей, как собаку!..»А сам поспешно спускается в трюм;Зовет сестру. Но зловеще-угрюмГлубокий погреб; и к черному мракуГлаза не могут привыкнуть в тюрьме.Царевну тщетно он ищет во тьме.

Своих движений лишь слышит он шорох.Сочатся капли по влажной стене…И вдруг — нашел: без сознанья, на днеСестра лежала, склонившись на ворохГнилой и мокрой соломы. ЗоветЛюдей царевич на помощь тревожно.Бойцы, покончив с врагами расчет,Спешат на зов; и, подняв осторожно.Царевну с теплой заботой несутНеловко руки, привыкшие болеНа море — к веслам, к оружию — в поле.Подъем из трюма на палубу крут:Скользят подошвы по сырости впадин,Угроза в скрипе тугих перекладин,По узким сходням идти тяжело.Но воздух — чище. Вот стало светло,И люди вышли гурьбой из подполья…Прохладный ветер морского привольяОбвеял лаской царевны чело.

Она вздохнула. С трудом на мгновеньеГлаза открыла. Но взор отразилБезмерный ужас, и снова, без сил,Она поникла, впадая в забвенье:Из трюма, грубо на свет волоча,Тащили вверх бездыханное телоВождя-злодея. Не взмахом мечаУбит он в битве открытой и смелой;Бойцы его не поднимут на щит;Не будут слезы надгробною даньюТому, чье имя позор осенит;И, встречен смехом, презреньем и бранью,Раскинув руки, в крови он лежит,Лежит, как пес, с пресеченной гортанью,Сражен царевны карающей дланью…

И страшен вид неживого лицаТоской, застывшей в чертах мертвеца.

Глава тридцать четвертая