– И никакая я вам не мэм, разумеется. И почему вы Чету его копию договора не отдали? И, – я пресекла его попытки высказаться угрожающим жестом, хотя спрашивать боялась до колотья за рёбрами – у меня неожиданно много вопросов оказалось, – и его светлость не собирался передать хоть какие-то внятные объяснения?
– Разумеется, мэм. Всего доброго, мэм.
– Что? – только и успела сказать, редко хлопая глазами, потому что рядом в комнате уже никого не было. – Как это, мать вашу, понимать?
– Карри! – истошный вопль крашеного блондина заставил вздрогнуть весь этаж. Мой стон был совершенно таким же – искренним. Что же ты заставил меня подписать, Грэм?! На меня вдруг снизошло понимание происходящего. И я застонала на децибел громче.
И с чего я вдруг повелась на эту провокацию? Манипуляция сознанием? Он может. На то он и разведчик. И свооолоочь. Ну как же так? Почему снова я? Я вообще – случайная жертва.
«Э, нет. «Инструмент» для Рэмана и «свидетель» для Борага и Лэррингтона», – подсказало внутреннее, слишком умное чудовище.
«Не свидетель, а журналист, мне по долгу службы положено подобные вещи вызнавать и доносить до общественности, – спорила с собой, кажется, вполне пока успешно. – Только тут неувязочка вышла, я особенный вид – “журналист гуманный”», – настроение отчего-то было неуместно хорошим.
«Свидетели долго не живут», – не унимался отвратительно разумный голос.
– Вот и славно, – выдохнула вслух смело, вышагивая к кабинету Чета. – Всё равно этот придурок меня сейчас убьёт.
– Ты ЭТО читала? – орал Чесни Бораг, мой эмоционально нестабильный шеф, тряся руками в монитор.
– Как раз собиралась, когда бросилась тебя спасать.
– Аааа! – Блондин уронил голову на руки. – Кто закроет сегодняшний сюжет? У меня все уже в поле! И если ты не вылетишь через полтора часа, в вечерний эфир выходить будет некому!
Истеричка ты, Чет.
А вслух сказала:
– В чём проблема? Действовать по плану разве нельзя?
– Нееет, – из размазанного по столу лица вырывались рыдания. – Ты теперь подчиняешься напрямую министерству связи, и тебе запрещены любые выезды на любой эфир. И вообще любой эфир, кроме студийного, и ты только что подписала договор. – Внутри шефа что-то булькнуло. – А я договор о неразглашении.
А я не поняла, обрадовалась я или разозлилась. Потому что получить статус хоть и ненастоящего, но всё-таки доверенного обозревателя министерства никакой на самом деле не связи, а совершенно точно – обороны, как я успела мельком в моих документах заметить, мне, безусловно, польстило. А вот то, что Грэм провернул всё это таким жёстким, не оставляющим выбора образом… Вздохнула глубоко носом и медленно выдохнула. А после развернулась на каблуках, подумала, сорвала туфли и побежала в свой кабинет. Именно бегом, проклиная, кого бы вы думали?
И это я Чета считала сволочью расчетливой и меркантильной! Ладно уж, Чет именно такой и есть.
Затормозила перед дверью, взволнованно замерла, пытаясь теперь отдышаться. Подумалось, что если сейчас… что если там… Да нет, глупости. Не может его там быть. Иначе не звонил бы и сам все принёс и сказал бы лично. Хотя это ещё бо́льшая глупость. Совсем чокнусь я с вашими закидонами, ваша светлость. Где он и где я? Кто всё-таки он и кто я…
«Мы оба торопимся жить, Кэрри, и времени непростительно мало». Да уж. Только ещё одно такое поторапливание я вряд ли переживу. Угораздило разок, называется. Вот и радуйся теперь всю биографию. Ни я больше не допущу, ни он этого снова ни за что делать не станет. Всё, зачем я была нужна, – для Союза.
Осторожно толкнула дверь, будто она была заразной, та очень медленно приотворилась, почти доведя мою взбудораженность до абсурда.
Кабинет, конечно же, был пуст. Я выдохнула. Сначала. А потом почувствовала очень болезненный укол в грудь. Приоткрыв, чуть скривила рот и закусила осторожно губу. Глупо было надеяться. Конечно же, глупо.
И тут же ослепила догадка – он видит. И слышит. Он знает обо мне всё… Страшно. Или безопасно?
Взгляд метнулся по комнате, вспоминая. Подошла, почти подбежала, к окну и тронула пальцами стекло. Его заменили около двух месяцев назад, как раз когда БэБосс перевел меня в офис. Стукнула костяшками дважды – стекло как стекло. Вроде бы. Толстое, конечно. Ну так, двадцать седьмой этаж всё-таки и окна в пол.
Стекло… Треснутое лобовое в моей машине заменили в тот же день, когда в него попал камень. Пока я была у БэБосса, а автомобиль на подземной стоянке. Наверное. Сейчас уже точнее не вспомню. Слишком потрясена была откровениями руководства и очередными внезапными изменениями в жизни.
А был ли камень? Перед глазами светилась чёткая, белёсая, без паутинки, звёздочка – точно напротив лба… Дрэк… да как же это?
И сбоку – у стойки двери. Надо было быть полной идиоткой, чтобы не связать это вместе. Почему тогда только усмехнулась? Не без удовольствия, кстати: «Его светлость грехи замаливает». И решительно запретила себе обо всём этом думать.
Он сказал – четыре. Значит, были ещё и те, о которых я не знаю? Наверняка.
Это вообще-то страшно. И, как всегда, никого рядом сейчас. Хоть бы раз был кто-то. Не к Чету же лезть с откровениями. А уж тем более за утешением и поддержкой. Мальчишек я не видела с того самого дня, как выписалась из больницы. Их перевели в соседнее здание, накрыв каким-то ужасно времязатратным проектом. Перекидывались смайликами и короткими фразами в телефоне, а больше и не удавалось – то я занята, то они. Хотя я особо и не переживала, потому что объяснять хоть что-то совсем не хотелось – ни причину моего попадания в госпиталь, ни прицельное участие в моей судьбе Лэррингтона.
Самой бы кто объяснил. Потому что разум вопил: «Бежать. Прочь. И никогда не возвращаться». И я почти согласилась. Да что уж – убежала.
А он, оказывается, не бросил. Оставил нам обоим надежду? Или всё-таки государственный план? Как узнать, как теперь убедиться?
Ты же… какой же ты… Грэм! Губы сами поползли в дурацкой улыбке.
Что ж, Грэйам Александр Лэррингтонский, я тебе благодарна.
Имя коснулось губ неожиданно ярко. Желание опалило, сдавило тело внезапной волной, сбивая дыхание.
Господи, где-то же здесь есть камера, которая за мной сейчас наверняка наблюдает.
А я не знала, куда спрятать пылающее лицо. Беглым взглядом прошлась по кабинету – она может быть где угодно, хоть в лампе на моём столе, хоть над дверью, хоть в одной из папок в шкафу, который я ни разу тут не открывала. Резко отвернулась к окну, упираясь в стекло руками, прижалась к холодному лбом, пытаясь от этой напасти отдышаться, – всё было напрасно. Ей-богу, я чувствовала взгляд.