И если о Мэрин всё и так ясно, она моя заноза, спокойствие в моём сердце, мой дом, моя семья. Если Рэман, какой бы ограниченной фантазией он меня ни поразил, по моему искреннему мнению, был и всё ещё продолжал оставаться единственной надеждой Союза, потому что именно его политика позволяла надёжно удерживать страну в сильных игроках и давала надежду, и был бы им кто-то другой – ни за что бы не согласилась, даже под таким шантажом; то участие в этом раскладе Лэррингтона ставило меня саму в неподдельный тупик. Возможно, потому что без дрэкова командора Рэй не продержится долго и его довольно быстро грохнут. И тогда мне придётся вернуть слово. Да. Наверное, всё так и есть. Просто в стрессовой ситуации мозг порой просчитывает варианты без участия сознания. А после становится очевидно, что да, именно так поступить и надо было. Теперь логика моих соображений виделась мне почти идеальной.
Так я рассуждала, уверенно покидая кабинет, навестить который, как я теперь искренне надеялась, мне впредь не придётся. А больше ничего и не оставалось – только надеяться.
Решительным шагом преодолела огромную приёмную, чтобы на выходе упереться в Тэрридана.
– Леди Раввен, – неожиданно радостно поприветствовал прекрасно знакомый мне военный. – Счастлив снова видеть вас! – И, кажется, Лэррингтонов адъютант был искренен.
– И вам добрый день, Тэрридан, как поживаете?
– Великолепно, миледи. Если позволите проводить вас, буду ещё лучше. – И ведь он нисколечко не шутил.
– К выходу, я надеюсь? – потому что принять помощь по преодолению этого лабиринта, которым для меня по-прежнему оставался этот чудесный дворец, я была вовсе не против.
– Нет, конечно, госпожа Раввен, у меня приказ сопроводить вас. Думаю, вы знаете куда.
– И что, я опять не могу отказаться? – выдохнула обречённо.
– Это не займёт много времени, я полагаю.
– Ладно, – нервно тряхнула головой: командующий – он и самолёт, и подводная лодка в одном лице – деваться мне сейчас было некуда. – Ладно, если недолго. К тому же у меня к его светлости тоже есть пара вопросов.
И чем дальше по коридору мы уходили с Тэрриданом, тем вернее я понимала, что согласиться на это было полнейшей глупостью.
Зачем иду? Чтобы сказать: «Я выкупила твою дрэкову жизнь у Рэмана и теперь мы квиты!»? Только так ли это? Я сделала это, чтобы не быть ничего должной, или я сделала это, лишь бы быть уверенной, что жизни этого ужасного человека ничего не угрожает? Потому что как бы там ни было, а Рэй действительно был прав – Грэм слишком сильная фигура, и со мной его вес становился критическим. И этот невозможный вояка, везде прущий напролом, действительно слишком многим мешает. Может, пора признаться себе? И уже окончательно смириться? Ты безнадёжно влипла, Раввен, и дело вовсе не в даре, не в Рэмане и не в работе.
Перед самым кабинетом туфли мои мистическим образом утяжелились, уверенно стыкуясь с паркетом, и я встала, не дойдя до двери шагов приблизительно пять.
– Ну же, мэм, смелее, – тепло подбодрил меня Тэрри. – Поверьте, вам нечего опасаться. Даже напротив.
Понятия не имею, что он сейчас имел в виду. Потому что у меня совершенно точно отключились органы, ответственные за навигацию и вертикальное положение в пространстве.
Не войти не было ни одного шанса – Тэрри повернул меня в нужном направлении и отворил передо мной дверь. Полагаю, если мне и пришло бы в голову взбунтоваться и броситься прочь, без труда поймал бы и некрасиво затолкал в комнату ужаса сам.
Не думай, Каррия, ни о чём сейчас не думай, это сделает тебя слабой. Просто помни о цели… Кстати… какие у нас цели?
Господи… Я дура. И, кажется, сейчас умру.
Один нетвёрдый шаг, тихий щелчок за спиной, и мир вокруг окончательно смазался и растворился, растёкся неясным фоном, будто мои неизлечимо истосковавшиеся глаза могли бы сейчас увидеть хоть что-то ещё. Хоть что-то, кроме высокой строгой фигуры, поднявшейся напротив. Решил бы кто спросить, какого цвета были стены или велик ли стол в кабинете, мне нечего было бы ответить.
Тревожный взгляд за узкими полосками линз. Тёмно-серый строгий китель, две цветные планки на груди – безнадёжный, отключающий звуки нокаут. Двухдневная щетина. И почти бесцветные губы.
Усталое лицо привычно дрогнуло, на миг посветлело.
Как я вообще столько времени без него протянула?
Набрала воздуха в лёгкие, чтобы сказать… и не сумела.
Ловушка была хороша: будто бы мои собственные глаза отыскали беспроводную подпитку, небесный вай-фай – как ни пыталась, выдрать из этого канала взгляд не удавалось. Неторопливым движением снял очки, положил аккуратно на стол, исцеляя мой обоснованный паралич.
Господи, как он, такой, может быть настолько расчетлив?!
Но он ведь и должен таким быть. Бесчувственным и бездушным.
Грэм. Мой катаклизм, моё спасение и моя катастрофа…
А глаза по-прежнему не могут оторваться. Не желают. Я просто хочу смотреть. Не хочу ничего знать. И ничего больше видеть. Я даже могу не дышать. Чтобы раствориться в этом «сейчас». Потому что ничего подобного никогда больше уже не случится. Никто из нас этого не допустит.
И не позволить себе даже намёка на мысли о том, холодны ли сейчас эти сжатые на спинке кресла почти белые пальцы? Это – чужое, моим не было никогда, и я не хочу, уже не имею права…
Не больно. Никак. Просто… Я должна спросить. И только.
Должна ли? Или пусть останется хотя бы это молчание между нами?
Тогда оно станет надеждой. Не надо.
И я знаю твой запах. Не хочу знать и знаю.
Сильно сжала кулак – совершенно бесполезные ногти…
Дурацкая надежда убилась мгновенно о равнодушную глыбу в её потемневших глазах. И стало ясно, что никакого объяснения не будет. Ничего больше не будет.
И дрэк… Дрэк это всё раздери! Кто носит такое в офис?! Это чистая порнография!
Сжал зубы так, что хрустнуло в челюсти.
Узкая серая юбка только чуть-чуть прикрывает тонкие колени, и этот разрез, от которого в глазах всё просто сделалось красным и захотелось кого-нибудь убить тут же, на месте. Неважно кого – он потом разберётся.
И чтобы кто-то хорошенько встряхнул его самого, потому что дышать всё-таки нужно. И если белья на ней нет, как ему показалось, то Слай совершенно точно не доживёт до утра. И Бораг на всякий случай тоже.
Вот прямо сейчас – отключить и запереть, чтобы никто не смотрел и не видел. И… Дрэк! Возьми себя в руки! В самом деле – убогий!
А до двери между ними – минное поле. И пройти его – сознательно самоубиться. Идиот. Вдруг дёрнулась своевольно щека – будто он сам взвёл курок и сам застрелился. Пересечь комнату в три мгновенных шага, сорвать это к дрэку всё, истязая любить, пока не отключится сознание.