Читать интересную книгу "Упражнение на доверие - Сьюзен Чой"

мать – с той разницей, что психотерапия ищет эмоциональную истину, а мать убегала с воплями от любых чужих эмоций или истин. Сара действительно не изменилась, как я и предполагала? Если я что-то и узнала о ней в старшей школе, так это что ее память ниже среднего. Она то и дело забывала что угодно, из любой категории. Забывала, куда положила сумку, куртку, помаду, как только выпускала их из рук. Забывала домашние задания и делала она их или нет. Забывала, почему с кем-то ссорилась и что именно говорила. И результатом этой забывчивости – или причиной? – может быть как раз ее «творческий дар» переписывать прошлое, но что это значит? Лучше или хуже она воспринимает чужую эмоциональную истину? Если она забыла мою – если вообще ее когда-то знала, – будет ли к ней внимательней сейчас? Или просто всучит мне свою, как всегда поступала моя мать, и наплюет на то, что она не подходит?

Карен склонялась бы ко второму или думала бы, что склоняется. Но, когда Сара приступила к четвертому дайкири, Карен заметила: что-то изменилось. И не просто уровень алкоголя. Сара, только что очевидно шокированная и испуганная появлением Карен в книжном магазине – на тот момент, случайно или нет, прекрасно понимая эмоциональную истину ситуации, то есть что Карен ее презирает, – теперь с абсолютным доверием младенца закуталась в новое поддельное представление, придуманное и предложенное Карен. А новое поддельное представление заключается в том, что Карен и Сара не порвали друг с другом. Что они всегда были подругами. Что они любили друг друга всегда – просто их развела жизнь. И Карен осознала то, что понимала с самого начала: Сара, несмотря на всю свою харизму, красоту и всезнайство – а ведь это не то же самое, что знание, – в сущности забывчивая, комплексующая, не доверяет собственному чутью, хочет, чтобы ее все любили и хвалили. И Карен осознала то, что понимала с самого начала: если понадобится, Сара закроет глаза на эмоциональную истину Карен, если ей больше придется по душе эмоциональная ложь. И Карен осознала, что на эту-то слабость и рассчитывала. Несмотря на всю самокритику и дурные предчувствия из-за похода в «Скайлайт» без плана, теперь она позволила себе признать: у нее с самого начала был план.

– Хотела бы я видеть его лицо, когда ты пришла на прослушивания, – горячо сказала Сара. Она уже узнала о новой пьесе Мартина – но не об охоте на ведьм, – и о постановке Дэвида – но не о его проповедях, – и о наглом решении Карен воспользоваться ради прикола его же необдуманным приглашением на пробы – но не о том, как именно они прошли. Карен посмешила Сару тем, что Дэвид ловко пользовался своим шармом вместо зарплаты. Ах да, Сара это тоже помнит. Его талант – внушать, будто только он видит твои таланты. Несмотря на прохладную ночь, Сара раскраснелась – от алкоголя тоже, но намного больше от воспоминания о Дэвиде, от удовольствия рассказать о нем. Хотя в честь их нового счастливого доверия и дружбы она не забывает упомянуть, что Карен и правда талантливая.

– В смысле, Дэвид же прав, ты хороша, – сказала она, – но ты, конечно, тоже права: он зазывал тебя на прослушивания только потому, что любит прикидываться замечательным человеком. Вот почему мне нравится, что ты взяла и пошла. И как?

Карен изобразила комичное удивление: «Разве я уже не сказала?»

– Он меня взял.

Сара взвизгнула и вскинула руки в воздух.

– Видимо, после всей той лапши на уши о моем непризнанном таланте ему было некуда деваться, – сказала Карен. Ложная скромность. Не стоит забывать, что эта роль – единственная женская роль в пьесе – написана для женщины, которая, «сколько ни проживет, всегда будет похожа на подростка». Не стоит забывать, что персонажа легко спутать с мальчиком. Карен миниатюрная и в прекрасной форме, но уже с десяти лет не похожа «на подростка», ее никто не путал с мальчиком. Та красивая молодая актриса, чьи старания Карен стерла у Дэвида из памяти, – вот она подросток. Но Дэвид взял Карен – к собственному большому удивлению, и не больше из жалости, чем из чувства вины. Ее неидеальный для роли внешний вид намекал, что у нее есть кое-то получше.

– У вас с Мартином же что-то было? – спросил Дэвид ее в «Баре», когда сказал, что – к собственному большому удивлению – берет ее на роль Девушки.

Карен опустила веки, словно не ожидала вопроса – хотя ожидала – и сочла его бестактным.

– Ну ладно, – сказал Дэвид, – но обещай мне одно. Не общайся с ним до первой репетиции. Хочу увидеть его лицо. Это нам даже пригодится, когда Девушка впервые войдет в бар.

– Значит, он Док? – небрежно уточнила Карен.

– Еще бы. Я сразу сказал, что не буду ставить, если он не сыграет Дока. Не терпится увидеть его лицо, когда он увидит тебя.

– Мне тоже, – сказала Карен.

В мексиканском ресторане на открытом воздухе Карен не стала вдаваться во все эти подробности – даже не сказала Саре о приезде Мартина. Но на вопрос: «Как думаешь, Мартин приедет посмотреть?» – ответила: «Дэвид вроде бы уверен, что приедет», – и наблюдала, как Сара сперва терпела, а потом не выдержала искушения.

– Если он приедет из Англии, то и я из Нью-Йорка тем более смогу. Я должна приехать. Я же не видела ни одного спектакля Дэвида.

– Правда приедешь? – удивилась Карен. – Премьера меньше чем через три недели.

– Правда, – сказала Сара. Она светилась, как фонарь, словно уже нежилась в ошарашенном восхищении Дэвида после ее внезапного появления в зале. – Напиши дату на салфетке. Забронирую рейс, как только вернусь в отель.

– Но неужели ты серьезно? – не унималась Карен.

– Ну конечно, серьезно! Как иначе? Спектакль Дэвида? Да еще с тобой?

– Потому что… Если ты серьезно…

– Что?

– Да нет, это уже безумие.

– Скажи!

– Мне тут пришла в голову безумная мысль – только не обижайся. Просто помнишь, как мы работали костюмершами? Моему персонажу надо будет один раз переодеться. Причем даже без спешки.

Сара зажала рот рукой, с трудом сдерживая писк. Чтобы заговорить, пришлось убрать руку.

– Я буду твоей костюмершей! Я тебя одену!

Матери еще гладят? Или лучше спросить – люди вообще еще гладят? Но признаем: раньше гладили не люди, а матери. Даже мать Карен, в тапочках и халате с рюшами, гладила. Гладильная доска вечно стояла на ножках-перекрестье, в серебристом чехле на резинке. Лежа на полу под доской, Карен при виде той резинки вспоминала свои подгузники, которые в этом воспоминании еще были в недалеком прошлом. Ей,