Он снова глубоко вздохнул.
— Но в конечном счете, нам не на что жаловаться! Справедливо, что откупщики и банкиры, знающие толк в денежных делах, помогают дворянству, которое всю жизнь сражается на службе у короля. И я, и твой дедушка внесли немалую долю в приумножение королевской казны, и теперь мы не должны умереть в нищете. Благодаря моей договоренности вы с Ортанс сможете получить хорошее образование. Это уже можно считать своего рода приданым, за которое вас возьмут в жены… Мы с твоей матерью напишем настоятельнице монастыря урсулинок в Пуатье и узнаем, смогут ли они вас принять. Я думаю, им понадобится определенное время, чтобы все подготовить к вашему приезду. В это время, Анжелика… Могу я тебя попросить, Анжелика…
В его голосе слышалась мольба.
— …не предаваться своим нелепым затеям, хорошо? Тебе уже пора перестать дурачиться, бегать по полям, собирать цветы… Анжелика, ты можешь мне это пообещать?
Анжелика молчала.
Сидя рядом с отцом, на краю дороги, ведущей в низину, она на мгновение вновь почувствовала себя ребенком, и необъяснимое горе, давившее на нее свинцовой тяжестью, стало легче.
Жизнь течет своим чередом, постоянно загоняет их в угол заботами и бедами, но в то же время дает надежду на спасительные перемены.
Она знала, что проходящие дни — словно бурный водный поток, который увлекает за собой людей, принуждая выполнять установленные им правила, и что она сама должна плыть по течению, как делают это ее родители для того, чтобы выжить.
— Обещайте мне, — настаивал барон.
Анжелика склонила голову.
Она обещала.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«Боги Олимпа»
Глава 10
Анжелика и ее отец в замке Плесси. — В окне Анжелика видит живых «олимпийских богов»
ПРОШЛО довольно много времени, прежде чем в переписке урсулинки из Пуатье подтвердили, что могут принять новых учениц. После опасений, что их прошение в очередной раз не примут, месье и мадам де Сансе, а также все домочадцы, в том числе и Анжелика, были рады этому событию, которое долгое время казалось им трудной и, может быть, напрасной затеей.
Итак, Анжелика начала собираться. Ортанс и Мадлон тоже уезжали. Раймон и Гонтран должны были проводить сестер и затем, передав их в руки урсулинок, отправиться на обучение к монахам-иезуитам Пуатье, о которых рассказывали чудеса. Это Молин, несмотря на то что сам был гугенотом, сообщил барону, что обучение у иезуитов бесплатное, о чем знали немногие.
Думали даже, не отправить ли к иезуитам и маленького девятилетнего Дени. Однако кормилица решительно запротестовала. Сначала на нее взвалили ответственность за десятерых детей, а теперь хотели отобрать всех сразу. Ее охватывает ужас от таких крайностей, заявила она. Так что Дени остался. Кроме того, были еще Мари-Аньес, Альбер и кроха, которому было только два годика и которого так просто и называли — Кроха. В общем, детей вполне хватало, чтобы не дать Фантине Лозье заскучать. Когда этот вопрос был улажен, все успокоились. Путешествие планировалось на осень. За это время вполне могло случиться что-нибудь, что отдалило бы отъезд в монастырь. И действительно произошло событие, которое чуть было не изменило судьбу Анжелики.
Как-то утром месье де Сансе вернулся из замка дю Плесси с весьма озабоченным видом.
— Анжелика! — вскричал он, входя в столовую, где вся семья уже собралась и ждала его, чтобы сесть за стол. — Анжелика, ты здесь?
— Да, отец.
Он окинул дочку критическим взглядом. За последние месяцы она еще больше выросла. Анжелика была аккуратно причесана, ее руки были чистыми. Все начинали соглашаться с тем, что девочка постепенно учится уму-разуму.
— Все получится, — прошептал он.
Затем обратился к жене:
— Только представьте себе, все семейство дю Плесси: маркиз, маркиза, сын, пажи, слуги, собаки — все они только что приехали в замок. У них высокопоставленные гости — принц Конде и весь его двор. Я вдруг оказался среди них и почувствовал себя неловко. Однако кузен был любезен. Он меня окликнул, расспросил о новостях, и, знаете, о чем он меня попросил? Привести к ним Анжелику, чтобы заменить одну из фрейлин маркизы, поскольку та оставила в Париже всех своих девушек, которые ее причесывают, развлекают, играют ей на лютне. Приезд принца стал для маркизы потрясением. Она уверяет, что теперь в доме ей необходима помощь миловидных камеристок.
— Но почему не я? — воскликнула рассерженная Ортанс.
— Потому что было сказано «миловидных», — резко ответил барон.
— Однако маркиз сказал, что я умна.
— Но маркиза хочет, чтобы ее окружали миловидные молодые девушки.
— Ах! Это уже слишком! — закричала Ортанс, набрасываясь на сестру с кулаками.
Однако Анжелика предвидела ее стремительное движение и ловко отскочила в сторону. Сердце ее быстро билось, она поднялась в большую комнату, которую делила теперь только с Мадлон. Выглянув в окно, она позвала слугу и приказала принести ей ведро воды и лохань.
Она тщательно вымылась, и долго расчесывала свои прекрасные волосы, которые носила распущенными, словно шелковый капюшон. Пюльшери принесла самое лучшее из всех ее платьев — то самое, в котором она должна была отправиться в монастырский пансион. Анжелике нравилось это платье, хотя оно и было довольно невыразительного серого цвета. Впрочем, ткань была совсем новой — ее купили у торговца сукном из Ньора специально по этому поводу. К тому же белый воротничок весьма оживлял строгий наряд. Это было ее первое длинное платье. Тетушка в умилении всплеснула руками.
— Моя маленькая Анжелика, тебя вполне можно принять за взрослую девушку. Может, стоит поднять волосы?
Однако Анжелика отказалась. Ее женский инстинкт подсказывал, что не стоит прятать такие прекрасные локоны.
Анжелика села на гнедого мула, которого отец велел оседлать для нее, и в сопровождении барона отправилась в поместье дю Плесси.
* * *
Замок уже пробудился от волшебного сна. Как только барон с дочерью оставили своих мулов управляющему Молину и стали подниматься вверх по главной аллее, до них донеслись звуки музыки. Длинные борзые и маленькие гриффоны[62] резвились на лужайках. По дорожкам прогуливались господа с завитыми волосами и дамы в переливающихся платьях. Некоторые из них с любопытством поглядывали на бедного дворянина в платье из грубой шерсти и девочку-подростка в наряде ученицы монастырского пансиона.
— Выглядит смешно, но хорошенькая, — сказала одна дама, играя веером.