— Филипп! Филипп! — позвала она, чтобы вернуть самообладание. — Где мой сын? Месье де Бар, не будете ли вы столь любезны, чтобы позвать моего сына полковника?
И когда юный шестнадцатилетний полковник подошел, она сказала:
— Филипп, а вот и твоя кузина де Сансе. Проводи же ее к танцующим. В компании молодых людей ей будет веселее, чем с нами.
Не дожидаясь приглашения, Анжелика встала. Она была сердита на саму себя за то, что у нее так билось сердце. Юный сеньор смотрел на свою мать, не скрывая возмущения. Его взгляд, казалось, говорил: «Как вам только в голову пришло толкать меня в объятия этой девчонки, так безвкусно одетой?»
Однако по выражению лиц окружающих он, должно быть, понял, что происходило нечто необычное, и, протянув Анжелике руку, тихо проговорил сквозь зубы: «Ну идемте же, кузина».
Она вложила свои маленькие пальчики, изящество которых не замечала, в раскрытую ладонь Филиппа. В молчании он провел ее к входу в галерею, где пажи и молодые люди их возраста могли развлекаться, как им хотелось.
— Дорогу! Дорогу! — внезапно закричал он. — Друзья, позвольте представить вам мою кузину, баронессу Печального Платья.
Послышался громкий смех, и все бросились к ним. Пажи были одеты в забавные пышные панталоны гораздо выше колена. Тощие длинные ноги подростков смешно торчали из туфель на высоких каблуках, и казалось, будто мальчики вышагивают как на ходулях.
«Надо же, я в своем печальном платье не более смешна, чем они с этими панталонами, скорее напоминающими тыкву вокруг бедер», — подумала Анжелика.
Она, может быть, и пожертвовала бы еще толикой самолюбия, чтобы постоять рядом с Филиппом, но тут один из мальчиков спросил:
— Мадемуазель, вы умеете танцевать?
— Немного.
— Правда? А какие танцы?
— Буре, ригодон, хороводы.
— Ох-хо-хо! — расхохотались молодые люди. — Филипп, что за птичку ты к нам привел! Идемте, идемте, господа, вытянем жребий. Кто пойдет танцевать с нашей пастушкой? Куда подевались любители буре? Ха-ха-ха!
Резким движением Анжелика вырвала свою руку из руки Филиппа и убежала.
Она бежала по заполненным слугами и сеньорами просторным залам, по холлу, выложенному мозаикой, и где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала отца, но главное, ей не хотелось заплакать. Все происходящее того не стоило. Это воспоминание надо будет стереть из памяти как безумный причудливый сон. Всяк сверчок знай свой шесток. Анжелика вспоминала мудрые наставления тетушки Пюльшери и приходила к мысли, что наказана за тщеславные стремления, которые попыталась осуществить, отозвавшись на предложение маркиза дю Плесси.
Наконец она услышала, пробегая мимо маленького удаленного салона, немного раздраженный голос маркиза.
— Вовсе нет! Вовсе нет! Вы совершенно ничего не понимаете, мой бедный друг, — громко говорил он с отчаянием в голосе. — Вам представляется, что нам, дворянам, которые несут различные издержки и расходы, просто получить освобождение от пошлин? К тому же ни я сам, ни принц Конде не имеем право давать вам такое разрешение.
— Я только прошу вас выступить в качестве моего адвоката перед лицом сюринтенданта финансов господина де Тремана, которого вы знаете лично. Это дело не лишено для него выгоды. От него требуется только дать мне свободный путь, чтобы я смог, не уплачивая пошлин, добраться из Пуату до океана. К тому же это освобождение от пошлин будет действовать лишь на четверть моих мулов и слитков свинца. Взамен военное интендантство короля сможет покупать оставшийся товар по первоначальной цене, и его величеству не придется приобретать свинец и серебро по официальным тарифам. Ведь для страны выгоднее иметь своих производителей, в которых можно быть уверенными, чем покупать у иностранцев. А чтобы управляться с тяжелой техникой, у меня есть прекрасные сильные мулы с внушительными крупами…
— От ваших слов несет потом и навозом, — возразил маркиз, с отвращением поднося руки к носу. — Я спрашиваю себя, до какой степени вы можете окунуться во все это дело, во всю эту, с позволения сказать, коммерцию, сохранив звание дворянина.
— Коммерция, не коммерция, мне надо жить! — ответил Арман де Сансе с твердостью, которая порадовала Анжелику.
— А я? — вскричал маркиз, простирая руки к небу. — Вы думаете, я не испытываю трудностей? Еще как испытываю, но до сего дня смиренно удерживал себя от всякой работы, присущей простолюдину и способной навредить репутации дворянина.
— Кузен мой, ваши доходы не сопоставимы с моими. Можно сказать, что я живу в нищете, не получая при этом никакой помощи от короля и страдая от притеснений ростовщиков из Ниора.
— Знаю, знаю, мой храбрый Арман. Вы никогда не спрашивали себя, как я, человек двора, занимающий два серьезных поста, поддерживаю в более и менее сносном состоянии свое материальное положение? Уверен, что не спрашивали! Ну так вот! Знаете ли вы, что мои траты во много раз превышают мои доходы? Это вполне нормально, учитывая доходы от моих владений дю Плесси, доходы моей жены в Турене, должность офицера королевской палаты — примерно сорок тысяч ливров — и главы военного лагеря Пуату. В общем, получается где-то сто шестьдесят ливров чистого дохода…
— Хм, я бы вполне удовольствовался десятой частью этого, — сказал барон.
— Секундочку, дорогой деревенский кузен. У меня сто шестьдесят тысяч ливров дохода. Но знайте, что с тратами моей жены, полком моего сына, моим парижским отелем, моим временным проживанием в Фонтенбло, моими постоянными путешествиями, в которых я сопровождаю королевский двор, с процентами, которые надо регулярно уплачивать за различные займы, с приемами, нарядами, экипажами, слугами и так далее я трачу по триста тысяч ливров.
— Итак, за год ваши расходы превышают доход на сто сорок тысяч ливров?
— Вы сами все подсчитали, дорогой кузен. Я позволил себе произнести этот скучный длинный монолог перед вами только для того, чтобы вы осознали, насколько невозможно для меня просить о чем-либо господина Тремана, сюринтенданта финансов Пуату.
— Но вы же знакомы с ним.
— Я знаком с ним, но я с ним больше не вижусь. Мне уже надоело повторять вам, что господин Треман на службе у короля и королевы и, возможно, даже предан Мазарини.
— Ах да! Конечно…
— Именно из-за этого он больше и не появляется в нашем обществе. Вы не слышали о том, что принц Конде, которому я остаюсь верным, поссорился с королевским двором?
— Откуда мне знать? — произнес Арман де Сансе в полном недоумении. — Я видел вас несколько месяцев назад, и тогда, кажется, у регентши не было лучшего советника, чем принц Конде.