Брат Ансельм, чтобы отдать должное дворянской крови Анжелики, посадил ее впереди, рядом с собой, в то время как мальчишки сгрудились в самом хвосте повозке.
— Но! Моя хорошая! Моя красавица! — напевал монах, потрясая вожжами.
Однако мулица и не думала торопиться. Наступил вечер, а они все еще были на римской дороге.
— Поедем по короткой дороге, — сообщил монах. — Это, конечно, неприятное дельце: она проходит рядом с Бону и Шайе, деревнями, где живут протестанты. Дай-то бог, чтобы наступила ночь и эти еретики нас не заметили. Мою монашескую рясу не больно-то чтят в этих местах.
Он спрыгнул на землю и потянул мулицу вверх по тропинке. Анжелика, которой хотелось согреться, пошла рядом с ним. Она с удивлением оглядывалась вокруг, поскольку никогда не была в этих краях, хотя до Монтелу было всего три лье. Тропинка вилась вдоль какой-то насыпи, напоминавшей заброшенный карьер.
Внимательно оглядевшись, Анжелика действительно увидела несколько разрушенных строений. Ее голые ноги скользили на потемневших кусках лавы.
— Странные камни, — сказала она, наклонившись, чтобы поднять крупный с наплывами камень, поранивший ее ногу.
— Это очень старый свинцовый рудник, принадлежавший еще римлянам, — пояснил монах. — В древних монастырских рукописях его величали Аргентум, так что, похоже, здесь добывали и серебро. Его разработку пытались вновь начать в XIII веке, и почти все эти заброшенные печи стоят здесь с тех самых пор.
Она слушала его с интересом.
— А вот эта черная и тяжелая застывшая лава — это, наверное, руда, из которой добывали свинец?
Брат Ансельм сделал ученое лицо.
— Вовсе нет! Руда — это желтая порода в больших глыбах. Также говорят, что из нее еще добывают ядовитый мышьяк. Поэтому не подбирайте тут ничего! Лучше я найду вам блестящие серебристые кристаллики. Правда, они очень хрупкие.
Некоторое время монах занимался поисками, потом позвал Анжелику и показал ей выпуклые черные вкрапления в скале, похожие на барельефы из-за своей правильной геометрической формы. Он поскоблил их немного, и выступила серебристая блестящая поверхность.
— Но если все это и правда серебро, — заметила Анжелика, — почему никто не собирает его? Ведь оно, должно быть, стоит очень дорого, уж точно хватит заплатить все налоги.
— На самом деле все не так просто, сиятельная мадемуазель. Во-первых, не все то серебро, что блестит, и вы видите всего лишь свинцовую руду. Серебро здесь, конечно, тоже есть, но добыть его сложно: только испанцы и саксонцы знают как. Они делают что-то вроде пирогов из угля и смолы, и плавят их в кузнице на сильном огне. Так получаются слитки свинца. Когда-то этот расплавленный свинец лили на головы врагам из башен вашего замка. Но добывать серебро — это дело искусных алхимиков, а я не гожусь им даже в подметки.
— «Из нашего замка», вы сказали? Почему «из нашего замка», брат Ансельм?
— Черт побери! Да потому что этот забытый богом угол — часть ваших владений, хотя и расположен он за землями дю Плесси.
— Мой отец никогда об этом не говорил…
— Этот участок очень мал, узок, здесь ничего не растет. На что он сдался вашему отцу?
— Но как же свинец и серебро?
— Ну да, они все еще здесь! Хотя все, что я вам рассказал, известно мне только со слов старого монаха-саксонца. У него была страсть к булыжникам и ко всяким древним колдовским книгам. Он был немного не в себе, я думаю…
Мулица, тащившая повозку, без лишних указаний продолжала путь и, преодолев вершину холма, вышла на равнину, где ее догнали брат Ансельм и Анжелика. Они вновь взобрались на свои места. Сумерки сгущались.
— Я не зажигаю фонарь, чтобы нас никто не заметил, — прошептал брат Ансельм. — Безопаснее пересекать эти деревни голым, нежели с клобуком на спине и с четками на поясе. Но… это не факелы там, вдали? — внезапно спросил он, резко придерживая вожжи.
Действительно, едва ли в четверти лье отсюда виднелись многочисленные светящиеся точки, число которых понемногу росло. Ночной ветер донес до них печальные звуки странных песен.
— Да защитит нас Богородица! — вскричал брат Ансельм, спрыгивая на землю. — Это гугеноты из Волу собрались хоронить своих покойников. Они идут прямо сюда. Нам надо поворачивать назад.
Он схватил мулицу за уздечку и попытался развернуть ее на узкой тропинке. Однако животное не желало повиноваться. Монах был в отчаянии и сыпал проклятиями. Больше он не называл ее «милой», теперь она стала «проклятой животиной». Анжелика и Николя присоединились к монаху, пытаясь помочь управиться с упрямым мулом. Тем временем процессия приближалась.
Пение становилось громче: «Уповаем на Господа, Он помощь наша и защита…»[58]
— Мы пропали! — захныкал брат Ансельм.
На повороте дороги появились первые люди с факелами. Их свет внезапно вырвал из тьмы повозку, стоящую у них на пути.
— Что это?
— Приспешник дьявола, монах…
— Он перегородил нам дорогу.
— Неужто им мало того, что мы должны хоронить покойников ночью, словно собак? Он хочет осквернить их своим присутствием!
— Бандит! Развратник! Цепной пес папистских свиней!
О деревянные стенки повозки ударились первые брошенные камни. Дети принялись плакать. Анжелика вышла вперед, простирая к ним руки:
— Перестаньте! Перестаньте! Там же дети!
Появление девочки с распущенными волосами еще больше разозлило протестантов.
— Смотрите, девчонка! Одна из его шлюх!
— А там, в повозке — их внебрачные дети, окропленные святой водой!
— Небось, тоже были зачаты непорочно!
— При помощи Святого Духа!
— А наших детей они украли, чтобы принести в жертву своим идолам!
— Смерть дьяволовым ублюдкам!
— Отомстим за наших детей!
Люди с искаженными ненавистью лицами, одетые в черное, окружили повозки. Участники процессии, не зная, что происходит, продолжали петь: «Господь — наша твердыня…»[59] Однако толпа становилась все плотнее.
Побитый брат Ансельм, проявив невиданную при таком пузе ловкость, сумел вырваться и сбежать через поля. Николя, на которого со всех сторон сыпались удары палками, не смотря ни на что пытался развернуть обезумевшую мулицу. Чьи-то грубые руки вцепились в Анжелику. Извиваясь, словно уж, она выскользнула из плена и бросилась бежать вниз по тропинке. Один из мальчишек-гугенотов помчался за ней и все-таки догнал. Это был всего лишь мальчишка, почти ее лет, чья юность удесятеряла его религиозный фанатизм.
Сцепившись, они покатились по траве. Анжелику внезапно охватила неистовая ярость. Она царапалась, кусалась и впивалась в него зубами, ощущая соленый вкус крови на языке. И наконец ее противник начал слабеть и вскоре сбежал.