столицы рано утром и сделать один не очень долгий привал. Путники шли не медленно, но и не быстро, чтобы не выбиться из сил раньше, чем будет разумно устроить остановку.
Силур Бравир рассказывал Унимо об устройстве фрегатов вроде «Люксии», о том, как называются мачты и паруса. Пытался даже рассказать, как называются все снасти и что нужно делать, чтобы поставить парус или повернуть рей, но махнул рукой, посмотрев на круглые от ужаса глаза Нимо, и пробормотал что-то о том, что нарисует схему, когда они остановятся передохнуть. Увлёкшись, матрос начинал вспоминать случаи из своих плаваний, и Ум-Тенебри не торопился напоминать своему учителю о том, что он отвлёкся от объяснений – настолько эти истории были увлекательными.
Все страхи Унимо растаяли вместе с утренним туманом: теперь Силур Бравир не вызывал в нём никаких подозрений, казался очень подходящим попутчиком. Ум-Тенебри наполнила какая-то неожиданная уверенность в том, что у него всё получится, что он вполне сойдёт за ученика Мор-Кахольской корабельной гильдии и попадёт на «Люксию».
Солнце поднялось над Центральной стороной, поджигая росу на траве, и Унимо с удовольствием почувствовал на своей щеке касание ласковых лучей. Он всегда любил солнце, любил смотреть на мир, залитый солнцем – и всегда почему-то немного стеснялся этого. Но сейчас он шёл и улыбался, чувствовал пружинистую лёгкость в ногах.
– Что же, тебе совсем не страшно было уходить из дома? – спросил вдруг Силур после очередной истории о том, как он ходил в Синтийскую Республику на торговом коче.
– Меня выгнали из дома, – ответил Унимо, хмуро взглянув на матроса.
Вообще-то он твёрдо решил ничего о себе не рассказывать, да и Тэлли советовала ему то же самое. Но почему-то ему захотелось сочувствия от этого незнакомого взрослого человека – пусть даже он ни за что бы в этом себе не признался.
– Вот это да, – присвистнул Силур, весело посмотрев на Унимо, – и что же ты натворил?
Ум-Тенебри рассказал свою историю – но о случае на дороге он упомянул вскользь, как о встрече с простыми разбойниками. Он не очень хорошо умел врать, потому что жизнь в родительском доме в Тар-Кахоле не требовала от него таких умений. Максимум, на что он был способен – это с невинным видом говорить отцу о том, что прочитал положенные страницы в скучной книге «История Королевства Шестистороннего», когда ему хотелось поскорее заняться более интересными делами. Поэтому врать Унимо совершенно не умел. И он с неприятным чувством понял, что Силур не поверил истории про разбойников – но расспрашивать не стал, а снова вернулся к описанию устройства парусов и различия «наветренной» и «подветренной» сторон.
Когда они прошли уже больше половины пути, и солнце сияло высоко над головой, готовое начать медленно, но неумолимо катиться к воротам вечера, матрос решительно остановился.
– Думаю, самое время устроить привал, – сказал Силур. – До темноты мы легко успеем добраться.
Нимо только кивнул: он чувствовал усталость от непривычно долгого путешествия и к тому же не прочь был подкрепиться.
Путники устроились под одиноко стоящим у дороги вязом. Унимо достал пироги и молоко, матрос выложил хлеб и засохший сыр. Они с аппетитом пообедали и сидели, прислонившись к дереву, болтая о каких-то пустяках. Ум-Тенебри снова почувствовал себя почти счастливым: первое его самостоятельное путешествие проходило весьма успешно. Если к вечеру они будут в Мор-Кахоле, то на следующее утро – в последний день третьего дигета весны – как раз смогут отправиться на «Люксию», чтобы в спешке последних приготовлений никто не успел заподозрить Унимо в том, что он не совсем матрос.
Под эти мысли Ум-Тенебри сам не заметил, как заснул на тёплой, согретой солнцем земле. Потом, когда он вспоминал об этом, ему казалось, что он не мог бы заснуть так быстро и незаметно для себя.
Как бы там ни было, но Унимо заснул и увидел один из самых ужасных снов в своей жизни. Самый страшный из всех, что были у него прежде. После его детских кошмаров достаточно было убедиться, что в комнате никого, кроме него, нет, зажечь свет или в крайнем случае пойти пожаловаться маме – и от страха не оставалось и следа. Но тот сон, который приснился Унимо по дороге в Мор-Кахол, запомнился надолго и не желал забываться. Несколько раз потом он пытался кому-то рассказать о том ужасе, который испытал, но собеседники никогда не могли понять, что в этом сне было такого пугающего. Людям вообще трудно бывает понять чужие страхи. Они так и говорят: «Ну что ты, это ведь всего лишь сон!» И ты думаешь, что действительно ведь, всего лишь сон – и боишься дальше в одиночестве.
Если попытаться описать то, что приснилось Унимо, это выглядело бы примерно так: сначала он увидел себя в родительском доме, в своей комнате, мог рассмотреть даже все свои детские вещи и почувствовать тот запах горных первоцветов, которые больше других цветов любила его мать. Потом он почувствовал под ногами холодный пол коридора и увидел себя, застывшего на лестнице в гостиную. Перила лестницы из светлого гладкого дерева были где-то на уровне подбородка, и маленький Нимо держался за них руками, высматривая внизу маму или папу. Он увидел то, что хотел: в гостиной были оба его родителя. Только вот папа стоял с растерянным видом, а мама лежала на светло-сером ковре, и вокруг её головы темнело пятно крови. Не успел Унимо набрать в лёгкие воздуха, чтобы закричать, как кто-то тронул его за плечо. Мальчик обернулся и закричать уже не смог: на ступеньке выше стоял флейтист. Старик вытащил свою флейту и заиграл – но вместо музыки послышались чудовищные звуки, как будто тысячи когтей скреблись по стеклу, а Унимо побежал вниз по лестнице, споткнулся и кубарем покатился по ступенькам. Всё вокруг исчезло в темноте – только ступеньки чувствительно ударяли по его рукам, ногам, голове. Потом темнота разделилась на чёрные птичьи крылья и лапы с когтями, которые били и царапали его с остервенением. Но хуже всего было то, что внизу, – во сне он знал это точно, – его ожидает встреча с отцом, который убил его мать. И продолжалось это, по ощущениям Унимо, бесконечно долго. Как будто отключили измерение времени, и сон растянулся и повис бесформенными обрывками.
Проснулся Унимо от собственного крика, отбиваясь от чёрных крыльев, и какая-то маленькая хищная птица, присевшая передохнуть на дереве, испуганно взмыла в небо и скрылась в стороне леса. Отдышавшись, он почти не удивился, что Силура рядом не было. И, конечно, когда Унимо полез в карман, он убедился, что мешочка с серебряными кольцами – всем его состоянием