Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

— Слушаюсь, Цин-чжао.

Ванму немедленно поднялась и, поклонившись, удалилась. Цин-чжао вернулась к терминалу. Но только она начала вызывать на дисплей недавно поступившие сообщения, как вдруг почувствовала, что в комнате она не одна. Она резко развернулась на стуле. На пороге стояла Ванму.

— В чем дело? — спросила Цин-чжао.

— Входит ли в обязанности доверенной служанки сообщать госпоже, если вдруг мудрая мысль посетит ее голову, пусть даже на поверку эта идея окажется совершенной глупостью:

— Ты можешь говорить мне все, что пожелаешь, — ответила Цин-чжао. — Разве я хоть раз наказывала тебя за это?

— Тогда прошу тебя, моя Цин-чжао, прости меня за ничтожные измышления, которые я осмелюсь высказать касательно той великой проблемы, над которой ты сейчас трудишься.

Что Ванму известно о флоте на Лузитанию? Ванму схватывала все на лету, но Цин-чжао пока что обучала ее слишком примитивным предметам. Было бы абсурдным предполагать, что Ванму может осознать суть проблемы, раздумывать над ответом. Тем не менее отец не раз говорил ей: «Слуги счастливы, когда знают, что к их мнению прислушивается сам хозяин».

— Пожалуйста, говори, — разрешила Цин-чжао. — Вряд ли ты сумеешь сказать что-нибудь глупее того, что уже наговорила я.

— Моя возлюбленная старшая сестра, — начала Ванму, — на самом деле я услышала эту мысль от тебя. Ты столько раз мне твердила, что ни одна из известных науке и истории вещей не могла повлечь за собой мгновенное и бесследное исчезновение флота!

— Но это случилось, — возразила Цин-чжао, — следовательно, случилось что-то, что имеет право на существование.

— Вот что мне пришло на ум, моя милая Цин-чжао, — кивнула Ванму. — Ты говорила мне об этом, когда мы вместе изучали логику. Насчет первопричины и конечной цели. Все это время ты посвятила поискам первопричин — как так получилось, что флот вдруг исчез. Но подумала ли ты о конечных целях? Чего мог добиваться кто-то, отрезая от человечества флот или даже уничтожая его?

— Всем известно, почему народ желает, чтобы флот был остановлен. Люди пытаются защитить права колоний или же ими овладела безумная идея, будто Конгресс планирует вместе с колонией бесследно уничтожить пеквенинос. Миллиарды людей хотят, чтобы флоту помешали. Все они затаили в сердцах мятеж, и, значит, они враждебны богам.

— Но кто-то все-таки сделал это, — настаивала Ванму. — Я всего лишь подумала, что раз у тебя не получается выяснить, что именно случилось с флотом, тогда, может быть, если ты узнаешь, кто послужил причиной его исчезновения, ты определишь, как это было проделано.

— Мы даже не можем утверждать, что это дело рук кого-то, — возразила Цин-чжао. — Скорее всего что-то уничтожило флот. Естественные явления не преследуют никаких целей просто потому, что не обладают разумом.

Ванму склонила голову:

— Тогда я действительно потратила твое время зря, Цин-чжао. Пожалуйста, прости меня. Мне следовало бы сразу последовать твоему приказу и уйти.

— Ничего, ничего, — утешила ее Цин-чжао.

Ванму исчезла за дверью. Цин-чжао даже не поняла, услышала ли девочка слова утешения, брошенные ей вслед. «Не переживай, — приказала сама себе Цин-чжао. — Если она обиделась, я потом найду способ загладить вину. Как это мило с ее стороны — посчитать, будто может помочь мне справиться с проблемой. Надо бы не забыть сказать ей, как я довольна ею, довольна тем, что у нее такое отзывчивое сердце».

После ухода Ванму Цин-чжао повернулась обратно к терминалу и тупо вновь прогнала на дисплее последние сообщения. Она уже успела мельком просмотреть их и не обнаружила ничего полезного для себя. С чего она взяла, что повторная проверка даст какие-нибудь иные результаты? Может быть, эти сообщения и многочисленные сводки ничего не дали ей потому, что в них ничего и не было. Может быть, флот исчез по вине какого-нибудь взбесившегося бога; с древних времен до них дошло немало легенд о подобных трагедиях. Наверное, она не может найти свидетельств вмешательства человека просто потому, что нечеловеческие руки воспрепятствовали исполнению миссии флота. «Что бы сказал об этом отец?» — подумала она. Как бы отнесся Конгресс к теории свихнувшегося божества? Они даже этого писаку Демосфена не смогли вычислить, так где уж им поймать бога!

«Кем бы ни был этот Демосфен, — подумала Цин-чжао, — он наверняка сейчас заходится со смеху. Ему только того и надо было — убедить людей, что правительство поступило неправильно, послав на Лузитанию флот, а теперь, когда флот остановлен, все получилось так, как хотел Демосфен».

Как хотел Демосфен. В первый раз Цин-чжао связала воедино две разные нити, и эта связь показалась ей такой очевидной, что она даже поверить не могла, что не додумалась до этого раньше. По сути дела, эта связь была давно очевидна, ведь недаром полиция многих городов выдвинула теорию: граждане, сочувствующие идеям Демосфена, наверняка должны были быть вовлечены в дело об исчезновении флота. Поэтому полицейские взяли всех возможных кандидатов на подрывную деятельность и попытались выбить из них признание. Но, конечно, они не спрашивали их о Демосфене, потому что никто не знал, кто же он такой.

«Демосфен настолько хитер, что на протяжении многих лет избегает ареста, несмотря на поиски полицейского департамента Конгресса. Демосфен неуловим, равно как и разгадка исчезновения флота. Если он повинен в одном, может быть, он же замешан и во всем остальном? Может быть, если я найду Демосфена, тогда узнаю, куда подевался флот? Да, но я даже не знаю, откуда начинать поиски. Что ж, по крайней мере это свежий взгляд на решение проблемы. По крайней мере мне теперь не придется раз за разом перечитывать одни и те же пустые, бесполезные сообщения».

Внезапно Цин-чжао сообразила, что ей уже намекали на этот выход, всего несколько минут назад. Она почувствовала, как лицо залилось краской, кровь прилила к щекам. «Какую самоуверенность проявила я, так унижая Ванму, снисходительно покровительствуя, когда „бедняжка“ Ванму вообразила вдруг, что сможет помочь мне справиться с труднейшей задачей. Однако и пяти минут не прошло, как мысль, которую она заронила в мой разум, расцвела, превратившись в стройный план. Даже если из него ничего не выйдет, именно Ванму подкинула мне эту идею или, во всяком случае, навела на нее. Таким образом, посчитав ее глупышкой, я сама оказалась в дураках». Слезы стыда навернулись на глаза Цин-чжао.

И тогда она вспомнила знаменитые строки из одного стихотворения, написанного ее славной прародительницей:

И зову яцветы куманики,что давным-давно опали,тогда как груша едва зацвела.

«Поэтесса Ли Цин-чжао познала боль сожаления о словах, которые уже слетели с наших губ и никогда больше не вернутся. Но она была достаточно мудра, чтобы понимать, что, пусть эти слова навсегда потеряны для нас, осталось еще много других слов, которые ждут, чтобы их произнесли, подобно тому, как бутоны груши ожидают поры расцвета».

Чтобы немножко смягчить стыд за проявленную самоуверенность, Цин-чжао решила повторить все стихотворение и начала декламировать его вслух. Но когда она добралась до строчки:

Лодки-драконы плывут по неспешной реке,

ее ум обратился к флоту на Лузитанию. Она вообразила космические корабли в виде небольших лодчонок, раскрашенных во все цвета радуги и несомых сильным течением, которое увлекло их далеко от берега, и теперь, как бы они ни кричали, их уже никто не услышит.

С лодок-драконов мысли Цин-чжао перекинулись на воздушных змеев, исполненных в виде миниатюрных дракончиков. Теперь она представила флот на Лузитанию в виде воздушных змеев, чьи нити оборваны, их терзает и мечет ветер, ничто больше не привязывает их к малышу, который отправил их в полет. Какая красота, как гордо и вольно они парят, но в то же время какая ужасная участь постигла их — их, которые никогда не жаждали этой свободы!

Я не боюсь страшных ветрови дождей проливных…

Слова стихотворения вновь зазвучали в ее голове. «Я не боюсь. Страшных ветров. Дождей проливных. Я не боюсь». Пьем мы за добрую славу жаркий кубок вина куманики, и теперь не мучаюсь я, как вернуть былые времена.

«Моей прародительнице удалось утолить вином страхи, — подумала Цин-чжао, — потому что ей было с кем выпить чашу. Но и по сей день,

…Одиноко сидя на циновке с кубком в рукахи глядя печально в ничто,

поэтесса вспоминает своего ушедшего друга. А мне кого вспоминать? — размышляла Цин-чжао. — Где скрывается предмет моей любви? Что за времена царили на земле, когда Ли Цин-чжао еще жила и мужчины и женщины могли быть вместе, не заботясь о том, кто из них беседует с богами, а кто — нет. В те времена женщина могла прожить такую жизнь, что даже в пору одиночества ей хватало воспоминаний. А я не помню даже лица своей матери. Только плоские картинки. Я не помню, как ее лицо поворачивалось ко мне, глаза с теплотой любовались мной. У меня остался один отец, который подобен божеству; я могу почитать его, повиноваться его приказам и даже любить его, но я никогда не смогу пошутить с ним, рассмеяться; когда я поддразниваю его, я каждый раз прежде убеждаюсь, что он не против, чтобы его поддразнили. И Ванму — я заявила ей, что мы будем друзьями, а сама обращаюсь с ней как с прислугой, я ни разу не забыла о том, кто из нас двоих может говорить с богами. Эту стену никогда не разрушить. Я одна и останусь одинокой навсегда».