скучной болтовни. Одно только меня утешает, что около вас находится ваша мать. О, как я страдала, не получая от вас вестей! Я только не хотела показывать вам, как я огорчена этим долгим молчанием. Но не странно ли? Я все время думала, он болен, слишком слаб, чтобы писать, и я была права! Не знаю, что со мной было бы, если бы я не получила сегодняшнего письма.
Передайте вашему другу мою глубокую благодарность за его длинное письмо, в котором он все мне рассказал.
Я снова счастлива и благодарю Бога. О, как меня тронуло то, что в бреду вы часто повторяли мое имя.
Жизнь недаром была вам спасена».
В этой странной интриге с молоденькой экзальтированной американкой, которая мечтала выйти замуж за Пранцини, быть может, таился главный мотив страшной резни, совершенной им. Это письмо, полученное накануне преступления, по всей вероятности, подтолкнуло его. Ему нужно было во что бы то ни стало уехать в Америку, так как там он мог жениться на богатой девушке, которая его любила, но на дорогу нужны были деньги, и вот он решился на убийство, чтобы достать их.
Это тем более правдоподобно, что на следующий день после преступления его первой заботой, вместо того чтобы подумать о своей безопасности, было послать своей американке следующую телеграмму:
«Совершенно оправился. Уезжаю с матерью в Ниццу. Пишите туда. Анри».
Но это был не единственный роман нашего узника. У него оказались еще два других пакетика писем весьма пикантного содержания и открывавших неожиданные горизонты слабостей женского сердца.
Заметьте, что из любовниц Пранцини я упоминаю здесь только о тех, которые действительно принадлежали к порядочному кругу.
Между прочим, была одна дама-англичанка, которая могла бы служить наглядным примером того, что и на туманных берегах Темзы пылают иногда тропические страсти. Вот что она писала своему другу сердца.
«Дорогой мой.
Где вы? Вероятно, теперь еще спите? Всю нынешнюю ночь мысль о вас не давала мне покоя.
Оба ваших письма я получила здесь. Удивительно, милый, какое странное влечение подтолкнуло нас друг к другу. Влечения и антипатии, которые мы испытываем при встрече с незнакомцами, всегда бывают инстинктивны и по большей части очень верны. Кому не случалось из двадцати случаев в девятнадцати проверить справедливость первого впечатления? Мы любим или ненавидим человека отчасти за моральные или интеллектуальные его качества, но больше по инстинкту. Иногда мне кажется, что вы именно тот, которого я искала и с которым прожила целую жизнь радостей и восторгов. Ночью, когда все кругом молчит, за исключением песней сверчка, — слышали ли вы их когда-нибудь? — я стараюсь себе представить, что тот, которого я люблю, спит около меня, под одним со мной одеялом, что лицо его подле моего лица и его рука тихо покоится на мне. Тогда я засыпаю спокойно».
Не знаю, испугался ли Пранцини этой неукротимой любви или в разлуке пылкая англичанка нашла другого Адониса, но только эта связь была непродолжительна, и в один прекрасный день переписка прекратилась.
Третья поклонница Пранцини была парижанка, знатная дама, давшая такую богатую пищу воображению журналистов.
К счастью для нее, она не была любовницей Пранцини, так как, судя по его настойчивым просьбам принять его у себя, можно предположить, что одно время он готовил ей такую же участь, как и Марии Реньо.
Эта дама была типичная парижанка, с пылким и развращенным воображением, утомленная светской жизнью и ищущая «идеала». Бедняжка вообразила, что нашла его в Пранцини.
Когда подумаешь об этой женщине, занимавшей видное положение в Париже и носившей громкую фамилию, и когда представишь себе по ее письмам, как она познакомилась с Пранцини, положительно недоумеваешь, с какой легкостью нахалы, желающие затеять интрижку со светской дамой, успевают в своих планах. За две недели до преступления в одном пассаже Пранцини заметил молодую, хорошо одетую даму и подошел к ней. Он подал ей свою визитную карточку, она ее приняла, и знакомство завязалось… Впрочем, судите сами по ее первому письму:
«1 марта 1887 г.
Милостивый государь!
Ваше письмо сильно меня удивило.
Хотя вы иностранец, — на что указывают мне ваша фамилия и обороты вашей речи, — мне кажется странным ваше незнание такой простой вещи, что порядочная женщина, к какой бы национальности она ни принадлежала, не может вступать в разговор с незнакомым человеком на улице.
Правда, вы ничего не знали о моем социальном положении, но на всякий случай не мешало бы выказать более сдержанности и осторожности.
Я спрашиваю вас, милостивый государь, что могло дать вам повод предположить, что я ищу идеала и что мой взгляд на мужские чувства сложился под влиянием разочарований? Намеки, которые я, быть может, сделала во время нашего разговора, не имели личного характера. Мое мнение основано на повседневных наблюдениях жизни, и исключения, — кстати сказать, весьма редкие, — не могут его изменить.
Не зная, кто я, — так как оригинальная завязка нашего знакомства не разрешает мне назвать своего имени, — вы, конечно, нелегко найдете возможность быть мне представленным, но я сама доставлю вам случай сделать это. В пятницу в три часа я буду на площади Вандом. Подойдите ко мне, и я встречу вас как старого знакомого, и, смотря по нашему разговору, это знакомство будет продолжаться или прервется в самом начале.
Итак, до пятницы».
Пранцини отправился на свидание и своим вкрадчивым разговором бывалого авантюриста и нежностью своих бархатистых синих глаз очаровал несчастную, которая запуталась в его сетях.
Знакомство продолжалось, о чем свидетельствует письмо от 5 марта:
«Милостивый государь!
Тихие и сладкие минуты нашей вчерашней встречи оставили в душе моей какую-то грусть. Расставшись с вами, я почувствовала горечь разлуки и сожаления. Испытали ли вы то же самое?
Какое впечатление произвело на вас это свидание, которое должно было выяснить наши взаимные отношения? Я хочу, чтобы вы это высказали и чтобы я могла положить конец моим колебаниям, которые парализуют порывы сердца. Я хочу вам верить, — чтобы уста не сказали „нет“, когда сердце хочет сказать „да“.
Быть может, впоследствии я открою вам мою душу, и вы узнаете, как много я страдала. Но пока будем говорить только о настоящем и оставим в стороне все, что может его омрачить».
Пранцини не любил терять времени даром и привык брать приступом свои победы. Вероятно, ему удалось заразить своей стремительностью анонимную корреспондентку, которой он сообщил свой адрес, так как она писала ему в следующем письме:
«Я так же, как и вы, желаю возобновить нашу милую прогулку и всецело полагаюсь на вас. Решите сами, как