времени. В ответном письме от 16 февраля он отклонил просьбу Иоанны об аудиенции, используя в качестве предлога присутствие при папском дворе венгерской делегации, и рекомендовал королеве вместо этого отправиться на запад, в Шаторенар, чтобы быть ближе к Авиньону, и там ожидать, пока его эмиссары с ней свяжутся. Надеясь получить через повиновение то, чего ей до сих пор не удалось достичь дипломатией, Иоанна приняла предложение Папы и 27 февраля отправилась в Шаторенар в компании восемнадцати рыцарей, присланных кардиналами в знак признания ее титула и положения.
Неизвестно, сколько бы она еще просидела там в ожидании эмиссаров Климента — или, что еще хуже, его дознавателей, — если бы королева не получила неожиданную подмогу, в этом политическом перетягивании каната, с внезапным прибытием Людовика Тарентского и Никколо Аччаюоли в Прованс.
* * *
Обоим повезло, что они остались живы. Подгоняемые сильным холодным ветром с дождем, муж Иоанны и его главный советник каким-то образом сумели привести свое маленькое суденышко в порт Сиены. Оттуда они отправились вглубь страны, в одно из родовых поместий Аччаюоли, расположенное неподалеку от стен Флоренции. Весть об их прибытии вызвала беспокойство в гвельфском городе. Некоторые жители, помня о помощи, которую семья Иоанны так часто оказывала коммуне в прошлом, высказались за то, чтобы помочь Людовику Тарентскому в его борьбе с восточноевропейскими захватчиками, но флорентийские старейшины, опасаясь мести короля Венгрии, не стали прислушиваться к этому мнению и заперли ворота города перед неаполитанским принцем. Только кузен Никколо, епископ Флоренции, оказался достаточно смел, чтобы бросить вызов синьории и покинув город, встретился с Людовиком и Аччаюоли. Вместе они решили, что лучшим вариантом будет обращение за помощью к Папе. Зафрахтовав более прочное судно, они отплыли из Пизы и на второй неделе февраля прибыли в порт Эг-Морт, недалеко от Марселя. Услышав, что королева благополучно высадилась, но ее свита была заключена в тюрьму сторонниками венгров, Аччаюоли немедленно отправился в Авиньон, на переговоры со Святым престолом, а Людовик Тарентский перебрался в замок в Вильнев-д'Авиньоне, в район города на противоположном от папского дворца берегу Роны, где проживали все кардиналы.
Столкнувшись с ораторским искусством двух таких сильных защитников, как неаполитанский банкир и его кузен епископ, не говоря уже о присутствии племянника короля Франции прямо за рекой, Климент согласился принять Иоанну. Никколо Аччаюоли, который явно был очень высокого мнения о себе и имел сильную склонность к саморекламе (он один среди сановников того времени додумался обеспечить себе место в истории, написав автобиографию), позже полностью припишет только себе успех в переговорах с Папой, и последующие историки единодушно поверили ему на слово. Он писал:
Когда король Венгрии впервые вторгся в это королевство [Неаполь], королеве и моему господину королю [Людовику Тарентскому], за благополучие которых я так упорно и с надеждой боролся, было необходимо покинуть королевство, как по причине (если говорить вежливо) изменчивости ее собственных подданных, так и потому, что принцы, магнаты и почти весь народ были готовы подчиниться королю Венгрии. Я один, отказавшись от всего, чем владел в королевстве, что составляло немалую сумму, последовал за их судьбой… В те времена, как хорошо знали Климент и другие кардиналы и придворные, казалось, земля дрожала при одном только упоминании имени этого короля [Людовика Венгерского]. Королева была беременна и все еще не получила апостольской диспенсации, а мой господин был молод и неопытен. Таким образом, мне выпало, за неимением лучшего, попытаться всеми возможными средствами положить конец жестокому беспорядку и пагубной запутанности их дел[163].
Однако, хотя Никколо, несомненно, сыграл определенную роль в сближении Иоанны и Папы и, конечно же, занимался последующими финансовыми операциями, ставшими результатом их встречи, на решение Климента предоставить Иоанне аудиенцию повлияло еще несколько факторов. Король Франции, к тому времени потерпевший разгром при Креси и потерявший Кале, хотел, чтобы брак Иоанны с Людовиком Тарентским был одобрен, а молодая пара получила поддержку в их усилиях по отражению венгров, и отправил в Авиньон послов с инструкциями по достижению этих результатов. Кузен Иоанны Хайме III, король Майорки (племянник королевы Санции), королевство которого было захвачено Арагоном, также находился в это время в Авиньоне и искал папской помощи, чтобы вернуть свое наследство, что добавило еще одного сторонника делу королевы. При всем уважении к дипломатическим талантам Никколо, вполне вероятно, что эти два короля имели не меньшее отношение к капитуляции Климента, чем Аччаюоли. Банкир также не был абсолютно бескорыстен защищая своего государя. Сбегая вместе с Людовиком Тарентским Никколо прекрасно понимал, что всем хорошо известна его роль советника королевы и ее второго мужа и если бы он остался в Неаполе, то его бы арестовали и казнили, а его земли и имущество были бы венграми конфискованы.
Но, пожалуй, самым важным фактором в формировании папской политики в отношении Неаполя было поведение самого короля Венгрии. К этому времени сестра Иоанны, Мария, без гроша в кармане, также прибыла с детьми в Прованс и направилась во дворец влиятельного дяди своего покойного мужа, кардинала Талейрана Перигорского. Вместе с Марией прибыло страшное известие о казни Карла Дураццо по приказу его венгерского кузена, заключении в тюрьму остальных неаполитанских принцев и разграблении королевских владений.
Это было слишком тяжело для Климента, тем более что Людовик Венгерский через своих послов продолжал обвинять кардинала Перигорского в организации убийства своего брата даже после того, как Папа решительно опроверг это утверждение. Под руководством Талейрана все французские кардиналы, составлявшие большинство в Священной коллегии, выступили в пользу Ионны, и Климент, потрясенный неоправданным способом венгерской мести (и обеспокоенный тем, что в своем стремлении расправиться со своими неаполитанскими кузенами король Людовик распоряжался имуществом, принадлежавшим Церкви), позволил убедить себя принять королеву. Весть о его решении была отправлена Иоанне, которая терпеливо ждала в Шаторенаре. Должно быть, потребовалось немалое мужество, когда чума была на пике своей неумолимой силы, чтобы совершить поездку в Авиньон именно в это время, но Иоанна сделала это без колебаний, прибыв в город, 15 марта 1348 года, во главе грандиозной процессии и в сопровождении охраны из тридцати вооруженных всадников.
Существует некоторая путаница в вопросе о том, отправилась ли она в этот день прямо в папский дворец, или же Папа принял ее несколькими днями позже. Джованни Виллани утверждает, что Иоанна предстала перед консисторией 27 марта, но поскольку Климент упоминал о своей аудиенции с королевой в письме от 23 марта легату Бертрану де Де, флорентийский хронист, похоже, ошибся. Некоторые историки считают, что это событие произошло 19, а не 15 марта, поскольку 20 марта Папа также написал письмо дофину Вьеннскому, в котором сочувственно отозвался о бедственном положении Иоанны, указывая на то, что личная встреча с королевой только что состоялась. То, что Иоанне удалось достичь своей первой цели — быть принятой